— Мы очень много пропускали раньше, — сказал Саша нехотя. — Нас даже собирались зачислить в младший класс. Нам трудно нагонять. И Ирина Константиновна будет недовольна. Пожалуйста, посмотрите. Это ведь не займёт много времени.
— Хорошо, — сказал я, — я помогу.
Мы договорились встретиться в пятницу после уроков. В пятницу я как раз заканчивал раньше. Обычно я на седьмом уроке уходил в лаборантскую при кабинете химии и там в тишине и покое проверял письменные работы, но это безболезненно можно было перенести.
В учительскую я, признаться, вообще не хожу, если только кто-нибудь не зовёт. Меня там всё время отвлекают и куда-то дёргают. А у директрисы от моего вида возникают в голове странные прожекты — например, назначить меня трудовиком у мальчиков, раз уж я мужского пола. Я ничего руками делать не умею! Всё роняю и порчу. Так бывает, и от пола это не зависит.
У братьев вместо седьмого урока были дополнительные занятия по математике, а у Тани — спортивные танцы всё в том же лицее. Они заканчивали одновременно и потом обычно долго стояли и болтали во дворе. На всякий случай Саша прислал мне в мессенджер её фотографию.
Почему-то я ожидал увидеть серую мышку. Оказалось, ничего подобного. Красивая яркая девочка с ослепительной улыбкой. На фото она была ужасно накрашена — так, кажется, принято на танцах.
…На каждой учительской конференции кто-нибудь обязательно задаёт вопрос — честно, не помню ни одной конференции без этого вопроса, — почему Тёмных и Светлых детей не разведут по отдельным школам или хотя бы отдельным классам.
А вот, собственно, для этого.
Чтобы дети могли дружить между собой, не обращая внимания на оттенки. Чтобы научились гасить конфликты в детстве, когда никто ещё не может причинить другому серьёзного вреда. К тому же подавляющее большинство учителей — всё-таки Светлые. И это правильно. Пусть у каждого Тёмного будет в детстве Светлый авторитет… Хотя на самом деле мало кто умеет себя так поставить. Но пусть будет хотя бы один — этого достаточно.
Я закончил урок, отвёл Еву в лаборантскую и передал нашей «химической» Римме Валентиновне, предупредил обеих, что сегодня ухожу и уже не вернусь. Ева — моя ученица, берегиня, вообще-то Ефросинья, но от «Фроси» её так коробит, что это просто видно. У неё неплохие родители, но в однокомнатной квартире пятеро детей, самому младшему полгода, другому — три, и учить уроки дома Ева не может. Иногда она и в лаборантской их не учит, а просто спит на столе. Я предлагал принести ей старый спальный мешок Ульяны, но она застыдилась и отказалась.
Я сдал ключи и неторопливо зашагал к лицею.
Был прекрасный день золотой осени.
В небе летали и кувыркались породистые голуби. Всегда мне хотелось узнать, кто же их разводит и где же здесь голубятня. Я даже Машу спрашивал, нашу ясновидящую. Но ясновидение работает по определённым правилам. Маша ничего не увидела — это значило, что она никогда не видела вблизи человека, что-либо знавшего про голубятню.
Возможно, голубятню построили на крыше высотного дома. Это вообще-то запрещено, выход на крышу должен быть заперт. Но тогда понятно, почему её никто не видел.
А вы знаете, что раньше голубятен было много-много? Разведение голубей считалось хорошим хобби для школьников и взрослых. Я не застал своего деда по матери, он умер до моего рождения, но от него остались книги по голубеводству, затрёпанные, ветхие… Мне в детстве нравилось их листать. Казалось, я пожимаю деду руку сквозь время. Дар свой я унаследовал от него, все остальные в нашем роду были хранителями и волшебниками.
Так, от деда я узнал, что «бойные голуби» — вовсе не «бойцовые», это голуби, которые умеют кувыркаться в полёте. Они громко хлопают крыльями, это и называется «бой».
Бойные голуби в небе испугались чего-то и гурьбой кинулись в сторону: рыжие, белые, пёстрые…
И мысли, которые я столько времени гнал от себя, набросились на меня, как лагерные овчарки.
Что нужно Тёмным мальчикам от Светлой девочки?
Следует ли верить тому, что говорит Саша?
Насколько я понимаю, Саша — главный, самый умный и самый опасный из трёх братьев. Будь они хотя бы лет на пять… на три года старше, стоило бы заподозрить плохое. Но двенадцать лет!
Мне очень трудно было думать о двенадцатилетнем мальчике как о хищнике. Мне не хотелось так думать. У меня всё протестовало внутри. Но я понимал: надо. Не только думать сейчас, но и запомнить на будущее. Возможно, придёт час, когда я должен буду не поверить Саше Кузнецову, колдуну международного класса. Не поверить и не дать использовать себя вслепую…
Осторожничать и подозревать заранее мне было невыносимо тяжело и противно. Во рту появился гнилой привкус. Мысли путались.
Я понимаю, как всё это некрасиво выглядит. Но и вы поймите! Я был свидетелем… преступления, которое братья совершили с попустительства двух других, взрослых Тёмных. И я должен об этом молчать, потому что иначе станет намного хуже. Это не тот случай, когда Светлый считает Тёмного опасным просто потому, что тот Тёмный. У меня есть очень веские причины так считать.
Иногда я думаю, что мы всё-таки два разных биологических вида. Конечно, я солгу, если скажу, что Светлый не может убить человека. Майор Знаменский — образец Светлого. Сами высшие силы подтвердили это, даровав Ивану Петровичу ангельские погоны. Но майор убил на войне десятки человек, и даже не все из них, вероятно, были идейными фашистами — просто солдатами вермахта, выполнявшими приказы… Немало Светлых попали и ещё попадут в тюрьму за превышение самообороны. Я знаю волонтёров, которые помогают таким людям. Но убить в мирное время, без явной опасности, без угрозы беспомощным и слабым, только из соображений мести, пусть справедливой мести… Это для нас действительно невозможно. И те, кто убил из самообороны, получают тяжелейшую психологическую травму на всю жизнь.