Рождение Мары - [38]

Большую часть дня она все равно проводила у Брин: та блаженствовала в одиночестве, а на свободную кровать поселила своих плюшевых питомцев. Как-то Тамара случайно скинула их, когда валялась и рисовала, а потом рассадила в неправильном порядке. Брин это привело в ужас: заяц мистер Морковка должен был сидеть слева от медвежонка Левенгука, который боялся сквозняков, а мартышке Дарвину полагалось быть с краю: там открывался хороший вид на липовые деревья.

Мара выслушала эти объяснения, подумала, что прозвище Фриксдоттир было не таким уж нелепым, но вслух спросила только про историю малыша Левенгука. В ответ Брин разразилась детальными жизнеописаниями, и Маре пришло в голову, что ее подруга, должно быть, ужасно одинока и не каждому готова доверить тайны своей плюшевой семьи. К тому же Брин считала дни до приезда мамы и от этого была как на иголках. Поэтому дружеская поддержка пришлась ей как нельзя кстати.

Летняя половина Линдхольма бурлила. Студенты готовили концерт: ведь на солнцестояние традиционно приезжали родители. Нанду, с которым Мара до сих пор не разговаривала после его побега из кабинета Эдлунда, сочинил песню, Зури с одной из третьекурсниц разучивала традиционные африканские танцы, Ханна ваяла плакаты.

Поговаривали, что старшие вместе с учителями собираются устроить нечто невероятное – зрелищное шоу с перевоплощениями. Все это держалось в строжайшей тайне, но ходили слухи про самую настоящую корриду и птичий хор. Старшая сестра Брин, Сигрун, с которой Маре наконец довелось познакомиться, ни в какую не раскрывала секретов праздника, хотя и принимала в его организации живейшее участие.

Сигрун оказалась обыкновенной темноволосой девочкой в очках со среднестатистическими умственными способностями. Тотем чайку она унаследовала от отца. С Брин общалась прохладно, всячески ее избегала и в присутствии однокурсников старалась сделать вид, что вообще с ней не знакома. В Линдхольме вообще мало кто знал про их родство. Дело в том, что Сигрун носила другую фамилию: Мавюрсдоттир. Дочь чайки, а не дочь песца, как Брин. Таков уж обычай летних перевертышей: гордо носить тотем в имени или фамилии.

Ханна, Зури и остальные летние первокурсницы не поменяли своего отношения к Маре из-за ее зимнего дара. Историю про черную мамбу теперь с удовольствием пересказывали как анекдот.

Как только Сигрун заметила портрет Брин, Мару немедленно назначили оформителем праздника. Это хоть немного отвлекло ее от мыслей об отце, точнее, о Коркмазе, который теоретически мог им оказаться. Что заставило его отказаться от дочери? Жив ли он? Или ребенок ему попросту не нужен? Похожи ли они? И как найти его, если Эдлунд вечно занят, а Вукович и вовсе под подозрением? Кому из взрослых здесь можно доверять?.. Все это крутилось в голове испорченной шарманкой, и Мара ухватилась за первую возможность заняться хоть чем-нибудь дельным.

На гигантском листе, разложенном на полу в общей комнате, она рисовала старую липу и вокруг нее разных животных, чтобы каждый мог найти там свой тотем.

Правда, почетная должность штатного художника Маре надоела уже через пару часов: то и дело к ней подходили знакомые и незнакомые ученицы и требовали то мех изобразить более пушистым, то перья сделать поярче. Хорошо хоть, мальчишки остались довольны сходством.

Брин была единственной, кого рисунок тотема совершенно не беспокоил. Она переживала, что Мару поселили слишком близко к мисс Вукович.

– Наверняка она тоже пыталась найти в кабинете Эдлунда письмо твоей матери! – возбужденно шептала она с дивана, пока Мара ползала по полу с кисточкой. – Надеется скрыть улику! И хочет добраться до тебя.

– А почему она не убила меня, пока я была без сознания? – Какая-то частица Мары до последнего отказывалась верить, что убийца находится поблизости.

– Тише ты! Нас могут услышать, – прошипела Брин, захваченная детективной историей. – Мадам Венсан не отходила от тебя! И никого не пускала в палату! И потом, я звонила маме. Она говорит, что Вукович всегда была странной.

Что вообще могли считать странным члены семьи, в которой дочь в четырнадцать лет играла в плюшевых медвежат и между делом зачитывалась научными монографиями? Мара снова смолчала, не желая выпускать наружу все, что кипело внутри. Чтобы сохранить первого настоящего друга ей то и дело приходилось глотать язвительные замечания. Опасность, покушение… Какая-то чепуха, которая просто не может происходить с ней по-настоящему.

– Джо говорит, что вчера мисс Вукович передала Густаву список покупок, – сообщила Брин. – Бедолага завален поручениями перед праздником. Одних свечей придется привезти два ящика.

– И что странного в том, что Вукович тоже к нему обратилась?

– Джо краем глаза видел, что в списке. Ты только не пугайся.

– А чего мне пугаться? Не человеческие же головы она заказала!

– Хуже, – Брин оглянулась и приблизилась к уху Мары. – Она заказала жидкость для гриля и мелатонин!

Исландка вытаращила глаза, как будто сообщила нечто из ряда вон.

– А что такое мелатонин? – уточнила Мара.

– Гормон эпифиза, регулирующий суточные ритмы.

– Брин, пожалуйста!

– Это легкий снотворный препарат для людей. Но на перевертышей он действует иначе, еще профессор Верлиндер в шестьдесят первом году доказал удивительный эффект…