Розанов - [163]

Будучи принципиально лояльным, я поэтому не считаю возможным для себя идти в обход общим директивам власти (отнюдь не затрагивающим совести) и стараться во что бы то ни стало напечатать книги В. В. Розанова хотя бы за границей, раз не позволяют это внутри страны. Дело даже не в юридической ответственности, а в сознании незаконности подобных действий, если не по букве, то, во всяком случае, по смыслу действующих у нас правил.

От своего согласия в редакторстве я не отказываюсь принципиально, но сочту себя вправе на деле содействовать Вашему изданию лишь с того момента, когда увижу, что таковое издание не стоит в противоречии с общим курсом советской политики.

В заключение позвольте выразить Вам свое сожаление, что не могу удовлетворить Вас. Поверьте, мне, затратившему в первые годы Революции много ночей отдыха на эту работу, не довести ее до благополучного конца более прискорбно, нежели Вам.

Однако amicus Plato, sed magis amica veritas[144]. – П. Флоренский».

В сущности, то, чего не удалось добиться от отца Павла Новоселову, удалось сделать большевикам, и так, закономерно или нет, но именно В. В. Розанов оказался наизлейшим, архисквернейшим врагом советской власти, далеко опередив других героев Серебряного века. По крайней мере тех, кого к тому времени уже не было в живых. «Я знаю, что после моей смерти будут говорить хорошо обо мне», – писал Розанов в «Мимолетном» и – ошибся. Говорили – плохо, ужасно, а потом и вовсе как в рот воды набрали, вычеркнули, словно и не было никакого Розанова, приснился он, привиделся, как чудище, как Кощей.

А его уцелевшим детям надо было как-то устраивать свою жизнь в тех обстоятельствах, что были им даны. В 1922 году Надежда Васильевна вышла замуж за студента Электротехнической академии Александра Верещагина и, таким образом, младшая из дочерей Василия Васильевича первая вступила в брак. Т. В. Розанова вспоминала, как горевала она, когда сестра вышла замуж: «… о ее муже ходили неважные слухи, что он плохо жил со своей первой женой, – она уже умерла, и что у него плохое здоровье. Я умоляла ее не выходить замуж, но она не послушалась…»

Любопытно, что Дурылин еще раньше, задолго до всех своих злоключений, написал в дневнике, что Флоренский в шутку или всерьез сватал Надю за него, но Сергей Николаевич также, не то отшучиваясь, не то всерьез, отвечал: «Найдите лучше из ваших семинаристов, а мне куда?»

Хотя, кто знает, может быть, если бы он и женился на Наде Розановой, род В. В., пусть и по женской линии, не оборвался бы, но – не судьба…

Впрочем, поначалу все складывалось у младшей дочери Розанова не так уж и плохо. Несмотря на то что в церкви молодые по новой моде не венчались (Татьяна Васильевна не без нотки осуждения называет в мемуарах их брак гражданским), после всего случившегося со старшими детьми Варвара Дмитриевна была рада тому, что пусть так, без церковного благословения, но у ее дочери вырисовывается что-то похожее на нормальную женскую судьбу, и, как вспоминала опять же Татьяна Васильевна, «мама… мою младшую сестру Надю полюбила тогда, когда последняя вышла замуж и уехала в Ленинград с мужем. Тут Надя была ей очень близка. Мама писала ей трогательные письма. Вспоминала с ней свою молодость и трудную необеспеченную жизнь с отцом в первые годы замужества, писала, что все образуется».

Можно предположить, что эти письма очень поддерживала Пучка (как звали Надежду в семье в ее детстве) и они были еще бо́льшим утешением для самой Варвары Дмитриевны в последние месяцы и дни ее страдальческой жизни. Она очень хотела, чтобы хотя бы кого-то из ее детей, хотя бы одного – миновало родовое проклятие…

В начале 1923 года вдова Василия Розанова окончательно слегла. «Врач определил мамину болезнь: камни в печени. Боли были ужасные, она не могла лежать совсем в одном положении, каждые пять минут надо было ее переворачивать. Недели через три выяснилось, что мама совсем безнадежно больна, что вылечить ее уже нельзя. Сестры медицинские выбивались из сил, такие страшные боли были, – вспоминала Татьяна Васильевна. – Смерть ее была замечательная по мужеству и религиозной осознанности. Впервые я видела такую величавую картину. Это была кончина праведницы. Она до последней минуты все крестилась. Взор был любящий, глубокий. Умерла в полном сознании».

Это случилось 15 июля 1923 года, и таким образом, Варвара Дмитриевна пережила мужа на четыре с половиной года, скончавшись пятидесяти девяти лет от роду. Похоронили ее не рядом с супругом и не с дочерями, а на Вознесенском кладбище, так как Черниговский скит был к тому времени закрыт, а кладбище с могилами Розанова, его дочери и падчерицы разорено. Бритва-судьба шла по следу философа и даже за могильной чертой не давала ему покоя. «Кости Розанова, конечно, будут выброшены вон. “Разве они нужны России?”», – писал он когда-то все в том же «Мимолетном» и вот здесь оказался прав…

Надежда Васильевна Верещагина не застала маму в живых, успела только на похороны и вернулась в Петроград, а в Сергиевом Посаде остались жить две сестры, бывшие полными антиподами и совершенно не умевшие ладить друг с другом, – Татьяна Васильевна и Варвара Васильевна. Первая так сильно переживала смерть матери, что почти год после этого провела в больнице, а вторая меж тем вела богемный или полубогемный образ жизни, уезжала в Москву, где пробовала стать актрисой, мечтала о загранице, а еще писала под псевдонимом Варвара Белая стихи, которые решительно не нравились ее старшей сестре. «От этих стихов в стиле Игоря Северянина “Ты в карете, я в ландо” у меня кружилась голова от измученности, голода и переутомления», – вспоминала Татьяна Васильевна.