Розанов - [164]

О взаимоотношениях сестер Розановых написал в своем дневнике Михаил Пришвин, который в 1926 году переехал в Сергиев Посад, и то обстоятельство, что он оказался в городе, где живут дочери человека, столь много значившего в его судьбе, не могло писателя не взволновать.

Скованные одной цепью

Пришвин узнал о смерти Розанова в Ельце. «Сегодня я назначен учителем географии в ту самую гимназию, из которой бежал я мальчиком в Америку и потом был исключен учителем географии (ныне покойным) В. В. Розановым», – записал он в дневнике 13 октября 1919 года, и остается только догадываться, как много в его личном и весьма успешном жизнетворчестве это назначение на «должность Розанова» значило. Учителем он, правда, оказался таким же неважнецким, как и его покойный наставник, и продержался в отличие от В. В. на этой работе недолго. Из Ельца перебрался в Смоленскую губернию (повторив, таким образом, розановский же маршрут), а потом переехал в Подмосковье, и когда несколько лет спустя известный литератор А. С. Ященко попросил М. М. написать автобиографию для издаваемого им в Берлине словаря русских писателей, Розанову в пришвинском тексте было посвящено несколько веских строк: «В судьбе моей как человека и как литератора большую роль сыграл учитель елецкой гимназии и гениальный писатель В. В. Розанов. Ныне он скончался в Троице-Сергиевой Лавре, и творения его, как последующая литература, погребены под камнями революции и будут лежать, пока не пробьет час освобождения»[145].

В том, что касается творений своего гениального учителя, Пришвин оказался прав, однако сам он его не забывал. Имя Розанова чаще, чем чье бы то ни было, встречается в дневниках «охотника за счастьем», который терпеливо выстраивал свою непростую конфигурацию взаимоотношений с советской властью и к середине 1920-х годов сумел отвоевать немалое литературное и жизненное пространство. Именно в этот период М. М. и повстречал в Сергиевом Посаде Т. В. Розанову, и записи в его дневнике, относящиеся к этому знакомству, суть штрихи не только к ее портрету, но и к лику ее отца – и к его жизни, и к его смерти.

«Был у дочери Розанова Татьяны Васильевны, – писал Пришвин 16 марта 1927 года. – “Хорошо, – говорит, – что вы любите природу, значит, человека не любите, нельзя его любить”. Совсем Розановская манера, и лицом, и натурой совсем Розанов. Она говорила, что Вас. Вас. приходил иногда со службы расстроенный, чем-нибудь его обидели, и он долго плакал, ложился в кровать и плакал, как ребенок. И она тоже мучится службой и тоже, наверно, плачет от нее».

Если учесть, что Татьяна Васильевна родилась в 1895 году, а Розанов оставил службу в Госконтроле в 1899-м, то помнить о его слезах она могла слабо, но, может быть, воспоминания эти относятся ко времени его работы уже в газете у Суворина, где В. В. тоже приходилось порой несладко. Кроме того, в своих мемуарах Татьяна Васильевна писала о том, как трудно было ей самой и ее сестре Варваре на советскую службу поступить, и розановские страдания первых петербургских лет не то чтобы блекнут на фоне того, что пришлось испытать его дочерям, но скорее заставляют задуматься: а стоило ли, правда, с таким упорством пытаться ту старую, неповоротливую царскую Россию направлять то влево, то вправо, раскачивать и загонять, как старую клячу, чтобы получить вот такое:

«Был нэп, мы ничего не могли купить, так как не было денег и мы были без работы. Нас приняли на биржу труда и мы получали 6 рублей в месяц. Кроме того, нам грозила высылка из Загорска, если мы скоро не устроимся на работу. Помню, я ездила в Москву сдавать экзамены на машинистку 1-го разряда на московской бирже труда, чтобы поскорее поступить на работу. Помню на улице толпы сидящих безработных… В 1925 году я, наконец, устроилась работать в Историко-художественный музей и проработала там до 1928 года, то курьером, то машинисткой, какая была должность вакантной в то время».

Записи из пришвинского дневника дополняют эту драматическую историю.

«Вчера встретил Т. Вас. Розанову. Она мне нравится. Я ее причисляю к Берендееву царству… Я таких людей еще не встречал, в ней было мне то, чего я ожидаю себе найти в работе над детским рассказом. Это желанный человек, в свете лучей от которого насквозь все мои люди… Очень некрасива, невзрачна, но так оживлена, так игрива в мысли, что становится лучше красивой… Т. В. рассказывала, что когда ее позвали в ГПУ для допроса и там намучили ее глупыми вопросами до того, что, когда они зачем-то вышли из комнаты, она легла на диван и уснула. Это ее и спасло: гепеусты образумились и выпустили. И, кажется, это они же способствовали ее устройству на службу в музее: “Вам, – говорили, – там хорошо будет с монахами”».

И чуть дальше: «Дочь “гениального” Розанова (“Все, все мне говорят: ‘Ваш отец был гениальный’”) не в 19-м, а в прошлом году получила место курьера при музее и с ведома заведующего носила дрова по квартирам Музея. Трудно себе представить более слабую физически девушку, чем Т. В-на, и все же на глазах администрации она носила, конечно, не вязанками, а по пяти поленьев, да, по пяти поленьев