Роза Йорков - [23]

— Конечно! Так я и сказала господину из полиции. Но этот Сэттон отвел господина полицейского в сторону и что-то там нашептал ему. Я уже не слышала, о чем они там говорили.

Все, что я знаю, это то, что моя невинная девочка оказалась в тюрьме.

— Хорошо, что вы мне об этом напомнили, — в голосе Морозини угадывался легкий сарказм. — И мне кажется, сейчас как нельзя более кстати будет, если вы все же объясните, почему так радуетесь тому, что Ладислав ударился в бега, бросив вашу голубку в сырой камере на соломенной подстилке.

— Он ее не бросил! В этом вы можете быть уверены! Он ее любит, любит по-настоящему!

— Да неужели? — воскликнул Морозини, раздраженный тем воодушевлением, с которым говорила об этой любви Ванда. — А вам не кажется, что было бы куда проще не удирать, а взять на себя ответственность за случившееся и всеми возможными способами вырвать Анельку из рук полиции?

— Нет. Тогда их обоих посадили бы в тюрьму. До тех пор, пока Ладислав на свободе, у моей хозяйки остается надежда на спасение. Я уверена, что у него здесь множество друзей. Они сумеет сделать так, чтобы ее освободили, или в крайнем случае устроят ей побег, и тогда они могли бы вернуться в Польшу и жить в любви и согласии на своей родине, которую им никогда и не следовало покидать.

Морозини замолчал. От реальности они перешли к фантазиям, и он понял, что не в силах отвлечь славную, но недалекую женщину от ее мечтаний. Одно было очевидным: между версиями служанки и ее хозяйки лежала огромная пропасть.

— А вы случайно не знаете, где можно отыскать этого Ладислава? — спросил внезапно Морозини.

Ванда, воспарившая в мечтах в заоблачные выси, сурово посмотрела на Морозини, так грубо вернувшего ее на землю.

— А почему вы меня об этом спрашиваете? Уж не хотите ли вы навести на него полицию?

— У меня и в мыслях этого не было, — ответил Альдо, хотя он уже обмолвился о Ладиславе в разговоре с Уорреном. — Мне хотелось бы знать это для самого себя. На тот случай, если он вдруг забудет о своей великой любви к Анельке и займется спасением собственной шкуры, предоставив британскому правосудию решать судьбу вашей юной госпожи.

— Если бы вы знали его поближе, вы бы не говорили таких ужасов! Это самое благородное в мире сердце! Как истинный рыцарь, он посвятил свою жизнь освобождению своей родины, ее подлинному освобождению, избавлению польского народа от нищеты, которая так его угнетает! Поверьте мне, он сделает все необходимое и успеет вовремя. Нужно только немного потерпеть…

Морозини посмотрел на Ванду с нескрываемым удивлением. Нужно было быть предельно наивной, чтобы поверить в чистоту намерений того, кто, по рассказу Анельки, был настоящим шантажистом. Князь никак не мог разделить уверенности Ванды.

Оставшийся путь они проделали в молчании, только Ванда всю дорогу шепотом молилась. Увидев впереди особняк Фэррэлсов, Альдо сказал:

— Прежде чем мы расстанемся, я хочу заверить вас в том, что я очень озабочен спасением вашей хозяйки. Во-первых, потому что уверен в ее невиновности, а во-вторых, потому что люблю ее. В случае, если мне понадобится ваша помощь, могу я на вас рассчитывать?

На лице Ванды отразилось раскаяние.

— Простите меня! Как я могла позабыть, что и вы ее тоже любите! Сколько горя я вам причинила! Конечно, я готова оказать вам любую помощь. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в церкви возле музея Виктории и Альберта, каждый день я хожу туда к девяти часам на службу. Она недалеко от дома, а польский костел есть только в пригороде. Она вам понравится: по-моему, это итальянская церковь. Народу в ней бывает мало, и там мы сможем спокойно поговорить.

И потом, во время мессы на нас устремлен взгляд господа, — наставительно прибавила Ванда, поднимая палец и указывая на небеса.

— Прекрасно! А если я вам понадоблюсь, позвоните мне в «Ритц». — Альдо вырвал листок, написал номер своего гостиничного телефона и передал его Ванде.

Такси остановилось, женщина собралась выйти, но Морозини удержал ее:

— Вот еще что! Не удивляйтесь, если через четверть часа я позвоню в эту дверь. Мой визит будет не к вам. Я хочу поговорить с мистером Сэттоном.

— Вы хотите поговорить с ним? — почти простонала Ванда, вдруг отчего-то придя в сильное волнение. — Но о чем?

— А это, дорогая, мое личное дело. У меня есть к нему несколько вопросов.

— Он не примет вас.

— Будет очень жаль. Но я ничем не рискую. Идите.

Я сделаю на машине круг и вернусь.

Спустя четверть часа дворецкий с каменным выражением на лице отворил перед Морозини дверь дома покойного Эрика Фэррэлса и, оставив его у подножия изящной лестницы, попросил подождать, пока он сходит и узнает, сможет ли мистер Сэттон принять посетителя. Альдо остался ждать в обществе нескольких римских бюстов со слепыми глазницами, византийского саркофага и вазы с бронзовыми завитушками явно китайского происхождения. Лондонское жилище торговца оружием напоминало его же дом в парке Монсо, но было гораздо более мрачным. Лежавший на всем отпечаток помпезности так называемого грегорианского стиля действовал угнетающе. Среди обилия темно-коричневого бархата с золотым позументом можно было легко задохнуться.