Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы - [16]

— Я не знаю.

Глава 5

Я встретился с кандидатом спустя несколько дней, когда он пришел переговорить с Карслейком, и тот привел его к нам. У Терезы и Карслейка возник какой-то вопрос, связанный с канцелярской работой, которую выполняла Тереза, и они оба вышли из комнаты.

Я извинился перед Гэбриэлом, что не могу подняться, сказал, где стоят бутылки, и предложил, чтобы он нашел все сам. Как я заметил, он выбрал и налил себе напиток покрепче.

Подавая мне стакан, Гэбриэл спросил:

— На войне?

— Нет, — ответил я, — на Хэрроу-роуд.

Теперь это стало моим постоянным ответом, и я даже с некоторым интересом наблюдал за реакцией, которую он вызывал. Гэбриэла такой ответ позабавил.

— Жаль, что вы так отвечаете, — заметил он. — Упускаете возможность.

— По-вашему, мне следовало бы изобрести героическую историю?

— Нет надобности ничего изобретать. Скажите только, что были в Северной Африке, или Бирме, или еще где-нибудь… Вы были на войне?

Я кивнул.

— Аламейн[45] и даже дальше.

— Ну вот! Упомяните Аламейн. Этого достаточно. Никто не будет детально расспрашивать… Сделают вид, что им все ясно.

— Стоит ли? — спросил я.

— Ну… — он немного подумал, — стоит, если дело касается женщин. Им нравятся раненые герои.

— Это мне известно, — горько заметил я.

Он понимающе кивнул.

— Да. Должно быть, иногда здорово действует на нервы. Тут много женщин. В некоторых могут проснуться материнские чувства. — Он поднял свой пустой стакан. — Вы не возражаете, если я себе налью?

Я сказал, чтобы он не стеснялся.

— Понимаете, я иду в замок на обед, — объяснил Гэбриэл. — Эта старая ведьма прямо-таки нагоняет на меня страх.

Разумеется, мы могли бы оказаться друзьями леди Сент-Лу, но, я полагаю, Гэбриэлу было хорошо известно, что близких отношений между нами и обителями замка не было. Джон Гэбриэл редко ошибался.

— Леди Сент-Лу? — спросил я. — Или все они?

— Я ничего не имею против толстухи. Она — женщина того сорта, с какими запросто можно справиться, а миссис Бигэм Чартерис — типичная лошадь, с ней остается только ржать. Говори о лошадях — и все! А вот эта самая Сент-Лу, она из тех, кто видит тебя насквозь и будто наизнанку выворачивает! Ей не пустишь пыль в глаза… Я бы и пытаться не стал…

Он немного помолчал.

— Знаете, — задумчиво продолжал он, — когда тебе попадается истинный аристократ, ты пропал! И ничего с этим не поделаешь.

— Я не уверен, что вас понял.

Он улыбнулся.

— Гм, видите ли, в каком-то роде я оказался в чужом лагере.

— Хотите сказать, что вы не тори?

— Нет! Я хочу сказать, что я человек не их круга, чужак. Им нравятся — не могут не нравиться! — представители старой школы. Конечно, в наше время не покапризничаешь, приходится довольствоваться такими неотесанными болванами, как я. Мой старик, — произнес он задумчиво, — был водопроводчиком… к тому же не очень-то хорошим.

Он посмотрел на меня и подмигнул. Я усмехнулся в ответ. С этого момента я попал под его обаяние.

— Да, — сказал он, — по-настоящему — мое место с лейбористами.

— Но вы не верите в их программу? — предположил я.

— О, у меня нет никаких убеждений, — с легкостью сообщил Гэбриэл. — Для меня это просто вопрос выгоды. Нужно определяться с работой. Война почти закончена, и скоро жизнь войдет в прежнее русло. Я всегда полагал, что смогу сделать карьеру в политике. Вот увидите, я этого добьюсь.

— И поэтому вы тори? Предпочитаете быть в партии, Которая придет к власти?

— Боже милостивый! Уж не думаете ли вы, что тори победят?

Я ответил, что, по-моему, тори победят, но с незначительным преимуществом.

— Чепуха! — заявил он. — Страну захватят лейбористы. Их подавляющее большинство.

— Но… если вы так думаете… — Я остановился.

— Вас удивляет, почему я не хочу быть на стороне победителей? — Он ухмыльнулся. — Но, старина, потому-то я и не лейборист! Я не хочу потонуть в толпе. Оппозиция — вот мое место! Что, в сущности, представляет собой партия тори? В общем и целом — это самая бестолковая толпа ни на что не способных джентльменов и абсолютно неделовых бизнесменов. Они беспомощны. У них нет политики и политиков — все вверх дном, так что любого более или менее способного человека видно за милю. Вот посмотрите, я взлечу как ракета.

— Если вас выберут.

— О, меня, конечно, выберут!

Я с любопытством взглянул на него.

— Вы и правда так думаете?

Гэбриэл опять ухмыльнулся.

— Выберут, если не сваляю дурака. У меня есть слабости. — Он допил последний глоток. — Главная из них — женщины. Мне надо держаться от них подальше. Здесь это будет нетрудно. Хотя должен сказать, есть одна этакая штучка в таверне «Герб Сент-Лу». Не встречали? — Взгляд его остановился на моей неподвижной фигуре. — Виноват, конечно, не встречали. — Он был смущен, даже тронут и с видимым чувством произнес: — Не повезло!

Странно, но это было первое проявление сочувствия, которое меня не обидело. Оно прозвучало так естественно…

— Скажите, пожалуйста, — поинтересовался я, — вы и с Карслейком так откровенны?

— С этим ослом? О Господи, конечно нет!

Потом я немало размышлял о том, почему Гэбриэл так разоткровенничался именно со мной, и пришел к выводу, что он был одинок. В Сент-Л у он, в сущности, разыгрывал (и очень успешно!) спектакль, но у него не было возможности расслабиться в антрактах. Разумеется, он знал, должен был знать, что неподвижный калека всегда в конце концов оказывается в роли слушателя. Я хотел развлечений, и Джон Гэбриэл охотно мне их предоставил, введя за кулисы своей жизни. К тому же по своей натуре он был человеком откровенным.