Ройал - [81]

— Естественно, — говорит Дерек. — Если тебе понадобится рекомендательное письмо, дай мне знать. И ты знаешь, что для тебя есть место в фирме, как только ты выпустишься.

— Я ценю это, — говорю я. — Спасибо.

После ужина мы с Хейвен собираем на кофейном столике в гостиной пазл, состоящий из пятидесяти частей, и потом Дерек помогает все убрать. После того, как они уходят, Деми и я сворачиваемся на диване и пытаемся решить, какой фильм на DVD мы будем смотреть, чтобы наверстать упущенное.

— Как там Мисти? — спрашивает Деми, когда мы просматриваем диски. — Ты слышал от нее что-нибудь в последнее время?

Я тяжело вздыхаю и провожу рукой по своим волосам. С тех пор, как Мисти отказалась от своего обвинения, Деми поощряла меня простить ее. Она сказала, что мне нужно сделать это для себя, и прощение не будет означать, что она поступила правильно. Это всего лишь способ освободиться от гнева, освободиться от всего этого.

Сейчас, когда я больше не числюсь в списках преступников и Мисти больше не считается моей жертвой, мне по закону разрешено находиться в ее присутствии.

— Мона сказала, что она на каком-то стационарном лечении, — говорю я. — Она будет отбывать наказание, как только ее выпишут.

— Возможно, тебе стоит поговорить с ней в скором времени. Держу пари, она напугана.

И должна быть. Тюрьма не шутка. И это место не для мягких или слабых.

Я выдыхаю, и Деми кладет голову мне под подбородок.

— Я знаю, что это не хороший способ провести время, — говорит она. — Но я думаю, тебе станет лучше, когда все это закончится. И, впоследствии, ей тоже. Из этого получится только хорошее.

— Да, — я целую ее в лоб. — Ты права. Я скоро навещу ее. Дам ей немного поощрения.

— Ты хороший старший брат, даже если ты так не думаешь, — шепчет она.

Я выхватываю пульт из ее рук и выбираю эпизод «Ходячих мертвецов».

— Эй! — вскрикивает Деми и пытается забрать его обратно. — Я думала, мы сегодня смотрим «Скандал». Я хотела кое-что… сексуальное.

— Оу. У тебя сегодня настроение для чего-то сексуального? — я встаю, переворачиваю ее на спину и взбираюсь на нее сверху. Пододвинув ее под себя, я прижимаюсь губами к ее губам, чувствуя, как она отвечает мне. — К черту телевизор.

Я сползаю с нее и поднимаю Деми с дивана, поглаживая руками по ее бедрам и заднице, прежде чем поднять на руки. Я отношу ее в нашу спальню, и ногтями она впивается в кожу моей головы, когда целует меня в шею.

Пусть это продолжается до конца моей жизни, и я буду самым счастливым человеком в мире. Мы могли бы переживать такие маленькие моменты снова и снова, как в День сурка, и я бы ни разу не пожаловался.

Когда я кладу Деми на нашу кровать, кровать, которую мы разделяем, кровать, которую мы собирали вместе в какой-то субботний день несколько недель назад, я наполнен только теплом и непримиримой, непоколебимой любовью к Деми Роузвуд.

Я смотрю в ее великолепные голубые глаза и вдыхаю ее мягкий запах, который заполняет электрическое пространство между нами. Наша любовь так же жива и живет, как и прежде.

Я поднимаюсь над ней, она прижимает голову к подушке и дергает за край рубашки, и я с абсолютной уверенностью могу сказать, что никогда не устану заниматься любовью с этой женщиной.

Никогда.

Независимо от того, сколько времени пройдет, я никогда не устану.

Я никогда не буду считать ее, как нечто само собой разумеющееся.

И, пока мы живы, я ни за что не стану подвергать риску наше счастье.

Эпилог

Деми

Пять лет спустя

— Пойдем, увидим маму, — голос Ройала из-за двери моей больничной палаты заставляет меня сразу же забыть о жгучей боли между моих бедер от рождения почти пятикилограммового ребенка сегодня в три часа ночи.

По-видимому, мы с Ройалом делаем больших детей. Но они настолько чертовски восхитительны, что это компенсирует все менее неприятные вещи, которые идут с этим.

— Эй, детка, — тихо говорю я, когда наш трехлетний сын на цыпочках влетает в комнату позади отца.

Это его первый раз в больнице, и, судя по его опасениям, он не совсем уверен, что думать об этом.

Бекетт несет в руке букет лилий, рука прикреплена к руке, которая в настоящее время сломана и завернута в неоновый зеленый гипс, потому что две недели назад он решил залезть в старый дом на дереве, когда был у бабушки и дедушки. Он пробрался туда, когда никто не видел, и упал, когда попытался спуститься по лестнице.

Я пыталась поговорить с моими родителями. Дерево гниет, и это опасно. Но у них нет сердца. Папа продолжает ремонтировать ступеньки, когда они гниют, а мама плачет всякий раз, когда кто-то туда поднимается.

Они смотрели, как мы все выросли там. Сносить его было бы, как уничтожить живой кусок истории Роузвудов.

— Эй, приятель, хочешь отдать эти цветы своей маме? — Ройал убеждает его, взъерошивая верхнюю часть его волнистых темных волос.

— Вот, мама, — Бекетт протягивает мне цветы. Я насчитываю пять белых лилий и одну розовую. — Розовая для моей сестры.

Кэмпбелл шевелится в своей кроватке, и Ройал подталкивает ее ближе к моей постели, а потом поднимает ее и кладет на мои руки.

— Ты хочешь подержать ее, малыш? — спрашиваю я.

Бекетт кивает, и Ройал помогает ему.