Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации - [104]

Ст. 56. «Хивинские подданные имеют право устраивать собрания мирно и без оружия». Ст. 36. «Российские подданные имеют право устраивать собрания в целях, не противных законам, мирно и без оружия…»

Ст. 57. «Каждый может высказать свои мысли печатно и устно и распространять их разными способами в пределах, ограниченных законом». Ст. 37. «Каждый может, в пределах, установленных законом, высказывать изустно и письменно свои мысли, а равно распространять их путем печати или иными способами».

Ст. 58. «Хивинские подданные имеют право образовывать общества и союзы в пределах, ограниченных законом». Ст. 38. «Российские подданные имеют право образовывать общества и союзы в целях не противных законам…»

Как видим, большинство «калькируемых» норм связано с институтом прав и свобод, которые, конечно же, не получили никакого развития в Хиве ни до разработки рассматриваемого проекта, ни даже после него. Понадобилось еще не менее десятилетия тесного взаимодействия с РСФСР, чтобы этот конституционно-правовой институт был понят и принят в Средней Азии, и его принципы нашли отражение в местном конституционном законодательстве [Диноршоев, 2014].

Однако не следует считать хивинскую конституцию просто «калькой» с акта 1906 г.: ее авторы постарались учесть специфику восточного мусульманского государства[124]. Так, ст. 1 «Основных законов Хивинского ханства» гласила: «Хивинское ханство управляется на основании шариата и законов, изданных в установленном порядке», а ст. 11 — что «хан осуществляет свою власть на точном основании шариата и справедливости с тем, чтобы каждый житель ханства под покровительством шариата и закона спокойно жил и пользовался трудами рук своих». Так, авторы проекта подчеркивали, что не собираются посягать на религиозные убеждения местного населения.

Ст. 16 предоставляла хану право выбрать премьер-министра, что в полной мере совпадало с его прежним правом назначения везира. Ст. 13 закрепляла право хана «творить суд в ханстве, разбирая дела в случае обращения к нему обеих сторон», а ст. 40 включала в состав кабинета министров также и «кази-калляна (шейх-уль-ислама)», т. е. верховного судью ханства, что отражало характерную для государств Востока неразделимость исполнительной и судебной власти.

Среди прав хивинских подданных, «скопированных» с российского образца, отсутствовала свобода веры (ст. 39 «Основных государственных законов» 1906 г.): это противоречило бы ст. 1[125]. В число обязанностей не была включена «защита престола и отечества» (ст. 28 акта 1906 г.): совсем недавно, летом 1916 г., в Средней Азии произошло мощное восстание, предлогом для которого стал императорский указ о призыве местного населения (официально освобожденного от воинской повинности) на тыловые работы. Несомненно, авторы проекта не захотели рисковать: подобная норма могла быть воспринята как намерение российских властей привлечь хивинцев к участию в боевых действиях и еще больше обострить обстановку в ханстве.

Нашли отражение в проекте и конкретные предложения по реформам в Хиве: ст. 3 гласила, что законы должны быть одобрены меджлисом (из 50 депутатов) и утверждены ханом. Проект подробно регламентировал статус депутатов меджлиса, права, обязанности, а также ответственность за невыполнение функций — вплоть до лишения вознаграждения за пропущенные дни (гл. III). Отметим, что авторы не включили в окончательную редакцию предложение Б. П. Тризны о том, что в случае повторного отклонения ханом законопроекта, предложенного меджлисом, хан вправе распустить меджлис и объявить новые выборы [Зиманов, 1976, с. 130].

Принципиально новым положением стало назначение жалованья для представителей исполнительной и судебной власти (ст. 16, 36), тогда как раньше обладатели этих должностей обеспечивались по системе «кормления», злоупотребляя своими права и разоряя население. Ст. 35 предусматривала ответственность министров перед меджлисом, а ст. 48 — предание высших государственных чиновников особому суду (ранее все должностные преступления разбирались самим ханом).

Внимание исследователей уже привлекали положения о том, что главы региональной администрации, беки, должны были соотносить свои действия с выборными местными советами — «шуракомами» (ст. 43–45) [Садыков, 1972, с. 186]. На наш взгляд, это — своеобразный «реверанс» Туркестанского комитета в сторону советов народных и солдатских депутатов, демонстрация желания сотрудничать с ними. Однако текст статей показывает, что авторы проекта не имели четкого представления о статусе советов, которые в их интерпретации как бы совмещают функции и местного самоуправления, и регионального органа законодательной власти, и совещательного органа при главе местной администрации.

Ряд статей «Основных законов» отражает намерение российской администрации сохранить контроль над вассальным государством. Ст. 3, 10 подчеркивают, что хан вправе осуществлять, если он признан российским правительством. Согласно ст. 9, положения конституции «не могут быть изменены ни по требованию хана, ни по требованию меджлиса, если на это не последует согласия российского правительства». По ст. 32 решение хана о роспуске меджлиса должно быть одобрено комиссаром российского правительства. Согласно ст. 48, суд над высшими сановниками ханства (министрами, председателем меджлиса, беками) должен был осуществляться «под председательством лица, назначенного российским правительством, и имеющему в своем составе не менее половины членов нетуземцев». Еще раз напомним, что вместе с проектом «Основных законов» было разработано «Положение о комиссаре Временного Правительства Российской державы в Хиве» [Галузо, 1928, с. 72–74], который должен был обеспечивать проведение реформ в ханстве.