Россия за рубежом - [113]

С самого начала основное отличие заключалось в условиях существования эмиграции. За редким исключением известных политических деятелей, которые с приходом Гитлера к власти в буквальном смысле слова должны были спасаться бегством, отъезд еврейских беженцев из Германии носил довольно-таки «регулярный» характер, т. е. они уезжали спокойно и законным образом, но и неохотно. Нацистское правительство разрешало выезд, хотя за него приходилось дорого платить. (Вслед за хрустальной ночью 9 ноября 1938 г. была предпринята попытка массового выселения польских евреев на родину. )

Для этих людей процесс эмиграции растягивался на несколько лет, семьи насильственно не разлучались, эмигрантам разрешали взять с собой часть имущества и ценностей. Это позволяло многим из них начинать новую жизнь, не попадая в полную зависимость от зарубежной помощи. Немногим удавалось увезти с собой большую часть своей собственности. Так, беженец из Германии открыл в Ванве (Сена) на деньги, вывезенные через Швейцарию, магазин, а один известный историк искусства сумел вывезти морем в Соединенные Штаты большую часть своей коллекции и мебели. Разумеется, огромную роль играло то обстоятельство, что в Европе все еще сохранялся мир — ситуация радикальным образом изменилась после 1939 — 1940 гг. До тех пор, однако, изгнанники могли опираться на разветвленную сеть еврейских филантропических организаций, прежде всего в Соединенных Штатах, которые немедленно оказывали помощь в переезде за океан или в другие страны, выразившие желание принять беженцев.

Поскольку мы говорим о группе, которая состояла в большинстве своем из людей еврейского происхождения, среди которых не все придерживались религиозных и культурных традиций этого народа, следует отметить, что дикий антисемитизм нацистов носил совершенно иной характер, чем политика большевизма. Нацисты провозгласили, что евреи всегда были и остаются чуждым элементом в арийской среде, и большинство населения Германии разделяло эти взгляды. Тот факт, что евреи были не только изгнаны из страны, где они родились, но и исключены из состава нации, которую они привыкли считать своей, воспринимался особенно болезненно. Я не имею в виду в данном случае так называемых ост-юден (евреев из Польши), которые выехали в Германию (или в Австрию) в XX в., а только тех, кого считали (и кто считал себя сам) «немцами Моисеевой веры». Большая часть германских и австрийских евреев, хотя они и воспринимали себя как немцев или австрийцев, чувствовали себя отвергнутыми, потерянными и не испытывали никакого желания вернуться. Они вскоре перестали быть беженцами и в подавляющем большинстве сделались собственно иммигрантами в тех странах, которые согласны были их принять.

В силу преобладавших социально-политических условий, а также из-за постоянной угрозы возникновения войны большинство предпочитало устроиться подальше от нацистской Германии, за океаном. Очень многие эмигрировали в Соединенные Штаты,

Канаду и Южную Америку. Поскольку они чувствовали, что их связь с немецкой нацией прервалась, то сразу по приезде на новое место жительства эмигранты стремились быстрее включиться в жизнь данной страны и ее народа. Принявшие их страны, в свою очередь, были настроены более гостеприимно, нежели европейские государства — по отношению к русским беженцам. Кроме того, культурные различия не были слишком значительными, поскольку англоговорящий мир имел тесные связи и был близок в культурном отношении прежде всего к Германии. Ученые и специалисты легко находили работу в научных и других учреждениях Соединенных Штатов, Канады или Южной Америки; относительно легко было устроиться также врачам и инженерам. Я нисколько не хочу преуменьшать те сложности, временами весьма тяжелые испытания, которые многим, прежде всего людям старшего поколения, пришлось пережить в процессе обустройства на новом месте. Однако важно подчеркнуть, что интеграция в новое общество была возможной и представлялась необходимой как эмигрантам, так и гражданам принявшего их государства. Это в корне отличалось от того отношения, с которым сталкивалось Русское Зарубежье, и с тем положением, в котором оно находилось.

Оценивать эти различия непросто из-за временного расстояния, разделяющего две эти эмиграции. Германско-австрийская еврейская эмиграция проходила после того, как различные международные организации помощи беженцев и государства, принимавшие эмиграцию, многому научились на опыте русских. Более важен тот факт, что немецкие евреи эмигрировали непосредственно перед или даже во время второй мировой войны. Обстоятельства сразу же складывались так, что их знания или опыт могли представлять ценность для главных держав, вовлеченных в войну, — Соединенных Штатов и Великобритании, основной целью которых была победа над фашистским режимом. (Вместе с тем были и примеры весьма гнусного обращения с эмигрантами, возникшего на волне истерии по поводу «пятой колонны», когда после начала войны беженцы из Германии были объявлены «союзниками врага». )

Период вынужденной эмиграции оказался для беженцев из Германии и Австрии относительно коротким: после 1947 — 1948 гг. они получили возможность вернуться или по крайней мере посетить родину. Многие тогда все-таки не вернулись. Томас Манн, например, предпочел после войны обосноваться в Швейцарии. Большинство беженцев не возвратились в те учреждения, откуда они были изгнаны до эмиграции, хотя несколько профессоров приехали читать лекции в Германию и в Австрию. Ряд политических деятелей, прежде всего молодые лидеры социал-демократической партии (Э. Рейтер, В. Брандт, Э. Олленхауэр), вернулись, чтобы возобновить успешную деятельность в Западной Германии. (Некоторые немецкие эмигранты, уцелевшие после сталинских репрессий, были назначены командованием Красной Армии на административные посты в Восточной Германии. )