Россия за рубежом - [111]

Менее полустолетия спустя Западная Европа стала свидетельницей появления Великой польской эмиграции. После подавления войсками Николая I восстания 1830 г. несколько тысяч поляков, сражавшихся за национальную независимость, были вынуждены бежать и обосноваться за границей. Они нашли приют прежде всего во Франции и в Англии, их культурными центрами стали Париж и Лондон. В социальном плане эта группа была более гомогенной по сравнению с гугенотами или с русской эмиграцией первой волны — большинство в ней составляли выходцы из шляхты (дворянства). В отличие от гугенотов, они не обладали ценными практическими навыками, так что было трудно найти работу, которая соответствовала бы их образованию, воспитанию и прежнему опыту. Это была творчески активная элита, что и обусловило ее значение как для родины, так и для Европы. Достаточно назвать имена А. Мицкевича, Ю. Словацкого, И. Лелевеля и А. Чарторыйского, чтобы понять, сколь высок был творческий потенциал Великой польской эмиграции. Находясь в изгнании, эти люди создали не только произведения, ставшие классикой польской литературы, но также национальные историографическую и политическую традиции. Уподобляя судьбу и значение Польши искупительной жертве Христа, лидеры Великой эмиграции поддерживали в своем народе надежду и веру в восстановление независимости Польши, способствовали тому, что польский вопрос постоянно находился на повестке дня европейской дипломатии и политики. Более того, они внесли свой вклад также в культурное развитие всей Европы. Благодаря их усилиям исторические судьбы Польши вошли в число проблем, живо интересовавших влиятельные культурные круги Европы, они знакомили Запад с прошлым, культурой и нынешним положением славянского мира. Лекции, прочитанные Мицкевичем в College de France, явились первым в Западной Европе успешным примером развития исследований, которые сегодня называются славистикой. Совершенно непреднамеренно, хотя здесь можно усмотреть историческую иронию, Великая польская эмиграция послужила образцом для русских, когда на их долю выпало стать изгнанниками. Многие из русских эмигрантов проявляли интерес к ее истории, пытались воспользоваться ее опытом (например, поэт В. Ходасевич).

В остальном две «великие» эмиграции были совершенно различны. Поляки были гораздо малочисленнее и, как мы уже отмечали, в социальном отношении более однородны. В период изгнания многие поляки интегрировались в культурную и общественную среду стран, предоставивших им убежище, поскольку они говорили в основном на французском языке и признавали те же ценности. Это в особенности относится к Франции, где существовала та же практика и традиция римско-католической церкви. Вместе с тем XIX в. был гораздо более либеральным и терпимым по сравнению с XX столетием. Многие польские эмигранты возвращались на родину, временно или навсегда, несмотря на то, что там они могли попасть под надзор полиции и постоянно находиться на подозрении у властей. Связь между Великой эмиграцией и родиной никогда не прерывалась, и произведения изгнанников имели широкое хождение во всех частях разделенной Польши. Другие эмигранты, более твердые в своих политических убеждениях, остались за границей, но как политические эмигранты, а не как члены «общества в изгнании». После восстания 1863 г. их ряды пополнились новыми беженцами, так что к началу первой мировой войны за пределами государств, разделивших Польшу, по-прежнему находилась активная польская эмиграция, которой предстояло сыграть ведущую роль в возрождении независимой Польши в 1918 г.

Увы, XX в. заставил спасаться бегством и эмигрировать гораздо большее число людей, чем любой другой период истории. Все эти волны беженцев, первоначально захлестнувшие Европу и Ближний Восток, распространились затем по всему земному шару. Здесь мне хотелось бы повторить и особо подчеркнуть, что я не рассматриваю те потоки иммигрантов-переселенцев, которые ищут лучшей доли на чужбине, спасаясь от нищеты и голода, царящих на родине. Этот тип эмиграции, ныне часто встречающийся в Азии, был хорошо изучен на примере разных групп иммигрантов (отметим еще раз — не беженцев) и разных стран, где они расселялись — Соединенных Штатов, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Латинской Америки. В этой книге нас интересовала только подлинная эмиграция, беженцы в собственном смысле этого слова, которые вынуждены были эмигрировать по расовым, политическим или религиозным соображениям. Во время и после первой мировой войны многие из беженцев после прекращения военных действий и установления границ вернулись на родину или же интегрировались в структуру близких нм в этническом и религиозном отношении обществ. Так было с поляками, греками, турками и чехами. Исключение составляли армяне, чья судьба и статус являлись предметом рассмотрения Лиги Наций наряду с русскими. Но поскольку у армян в обозримом прошлом не было собственного независимого государства, куда бы они стремились вернуться, их ситуация напоминала скорее положение еврейской диаспоры, нежели русской эмиграции. (Некоторое число армян эмигрировало после оккупации Красной Армией недолго просуществовавшей (1918—1921) Армянской республики. Большинство из них были русскоязычными и были тесно связаны с русской культурой и с Русским Зарубежьем. )