Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917 - [32]

С 1632 г. мы встречаем заявления казаков, что от таких-то внешних выступлений они воздержались, не имея указа царя. В 1632 г. они «без государева указа громить азовцев не смели». В 1639 г. нагайцы давали им «аманатов», но они не взяли «без государева указу». В 1640 г. приходил «от Кызылбаского шаха (Персидского) Сафея Сафеевича посол Маратках шах Мамедов», казаки «без указу» не посмели его принять. В 1642 г. казаки отослали к царю присланные им от султана «польские листы», «не наруша печатей». Не дали в 1649 г. казаки Хмельницкому людей против ляхов, «не имея указа»…

В 1650 г. на требование хана Крымского покориться ему казаки отослали эти «листы» к царю и писали: «И мы, бедные, и безпомощные и разоренные холопи твои государевы природные, а служим мы и радеем мы тебе, праведному и великому государю, одному и твое государское повеление во всем, исполняем безо всякие хитрости». В 1682 г. присланный султаном Капичей говорил войсковому атаману Фролу Минаеву, «чтобы учинить рубежи и жить безссорно». Атаман ответил, что «им без указу великого государя рубежей с ними чинить невозможно» и что казаки «о тех рубежах будут писать великому государю». В 1684 г. атаман писал, что азовцы нападают, «а мы без вашего, великих государей, указу управит-ца с басарманы не смеем». Хан Крымский обращался к казакам еще в 1718 г., но лист его, конечно, был отослан в Петербург[128].

Однако, наряду с систематическим признанием за царем преимущественного права внешних сношений, казаки вели, как мы видели, самостоятельную внешнюю политику с окрестными народами, заставляли трепетать своими морскими набегами берега Крыма, Анатолии, Румелии и даже Босфора. В 1630 г. им было предложено царем прекратить, наконец, набеги на Турцию и Крым и «итти на государева недруга на польского короля землю с турскими пашами с Муртузою да с Абазою вместе».

Казаки ответили решительным отказом: «мы, писали они, от Божией милости не отступники, а тебе, государь, не изменники и не лакомцы, служим тебе, государю, с травы, да с воды… и во всем себя в твою царскую милость отдаваем и истинную православную крестьянскую веру… помним и крепко держим… а николи, государь, во крестьянстве кроворазлития, как прежде сего, и так и ныне, не хотим и не желаем, и сами, мимо своей крестьянской веры и мимо твоего Российского государства в бусурманскую землю турским пашам на помощь, на литовскую землю идти не хотим».

Ссылаясь на вековую русскую историю и вековую свою службу России, казаки заявляли: «ни при которых бывших царех, мы, донские атаманы и казаки, Мурат-салтанам не служивали и через турскую землю не хаживали, а бывали на многих службах, при бывших государех, посыланы с Москвы с русскими людьми и с бояры и с воеводы, а ныне, государь, по тому жь мы того сердечно радеем и промышляем, чтоб твое великое московское государство… было в покое и в тишине, а нам бы… за тебя, государя, стоять и умирать безо всякие шатости по-прежнему».

Высокоразвитое религиозное и национальное чувство казачества воспротивилось ухищрением иностранной политики сюзерена, государя московского. Они не только воспротивились исполнению царского повеления, но и посол царя, пытавшийся угрозами заставить их повиноваться, был обезглавлен[129].

Право сношений Войска с окрестными народами просуществовало до 1703 г. Если мы сравним это донское неписаное право с правами Малороссии, то увидим, что преимущество было на стороне Дона. В статьях, постановленных в Москве боярами с посланцами гетмана Хмельницкого, на каком основании войску Запорожскому быть в подданстве Российском, 12 марта 1654 г., было указано «послов о добрых делех принимать и отпускать», сообщая немедленно в Москву о цели и результатах, а присланных с делом «противным царскому величеству» задерживать и без указа не отпускать. «А с турским салтаном и с польским королем, без указа царского величества, не ссылаться»[130]. Таким образом, то, что московское правительство в течение целого века пыталось внушить Донской колонии, было введено, как правило, при самом соединении Малой России с Москвой.

Самостоятельное право объявления войны кому бы то ни было отнято еще у Богдана Хмельницкого самим текстом присяги на верность. В «статьях» Юрия Хмельницкого это запрещение было выражено с исчерпывающей точностью. Что касается приема послов, то право это было почти отнято уже у Юрия Хмельницкого. Ему дозволили принимать послов лишь от «господарей» Валахии и Молдавии, да и то лишь «о малых делех», по «великим же делам» отсылать их бумаги к царю (§ 7).

«Статьи» же гетмана Брюховецкого 1665 г. (§ 9), писанные в Москве, и Глуховские статьи гетмана Многогрешного 1669 г. (§ 12, 17) строго воспретили всякие сношения, каковы бы они ни были, с иностранными государствами[131].

Изложенная нами вкратце история внешних сношений Войска, в связи с историей вопроса о присяге, убеждает нас в том, что Донская колония в XVII в. признавала зависимость от метрополии, несла вассальную службу, но власть метрополии была слишком незначительна и зиждилась более на доброй воле самой колонии, нежели на твердой правовой основе и на властных велениях сюзерена.