Роман на вырост - [5]

Ох, как мне было плохо… Если бы не Виля, плетущаяся за мной на коротких лапках, меня бы наутро похоронили, как жертву дорожно-транспортного происшествия.

Побродив по улицам, я нашла убежище на скамейке возле соседнего дома. Сидела, съежившись, и тупо рассматривала рисунки разноцветным мелом на асфальте: розовые цветочки, голубые домики. И Вилю, которая вежливо играла в догонялки с голубями.

Конечно, мама и Скворцов виноваты. И даже очень. Но все люди делают ошибки и не только в сочинениях. Из-за ошибок даже войны начинаются. А я устроила дурацкий кухонный скандал. Сковородометательница…

Что думает обо мне мама? Ясно — что. Ее дочь — чудовище, а не красавица. Настоящее чудовище, вампирша и змея одновременно. Интересно, каких слов я дождусь от нее и Скворцова для своего мужа, когда он появится?

Но как исправить эту ужасную ситуацию? Попросить у Скворцова прощения? Изменится ли хоть что-нибудь от моих извинений? Будет лучше или еще хуже? И что он скажет? Нет, неважно, пусть говорит любые слова, я их заслужила.

Потом мы с Вилей опять бродили по улицам, пока она не легла на газоне и отказалась идти. Пришлось возвращаться.

К дому я подошла в два часа. Ноги гудели, голова болела, руки онемели от тяжести толстушки Вили, которую мои хождения измучили вконец. К счастью, лифт работал.

— Наконец-то! — встретила меня в дверях мама. — Я уже обзвонила всех. А у меня, между прочим, срочная работа. Послушай, я понимаю, что это для тебя неожиданно, но очень прошу — не начинай опять скандал.

Я молчала. Несколько раз кивнула.

— Он очень хороший человек, — продолжала мама, — он все понимает, но есть же границы.

Я опять кивнула. Представляла, что она хотела бы вместо этого сказать мне в ответ на мою жестокость к своему Скворцову. Только ей было некогда, и она торопливо ушла. Могла не стараться меня уговаривать, я сама уже повторила себе тысячу и тысячу раз: они виноваты, но нужно мириться. Но она, она сама… «Срочно нужно на работу»! Разве не должна была выйти на эту самую работу через неделю? Разве не должна была сама пытаться нас познакомить и сдружить?

В комнате работал телевизор и на мамином диване сидел Скворцов. Сейчас я могла говорить, голос не исчезал.

Но что сказать?

На скамейке придумала много фраз. И простых и очень хитрых. И сдержанных и жалостных. Но сейчас в голове крутилось только одно. И я выглянула из прихожей и произнесла:

— Послушай.

Из-за стука сердца я еле слышала свой голос.

— Нужно поговорить, — произносила, как глухая. — Нужно поговорить.

Он обернулся и посмотрел на меня. С тревогой. Ожидал новых оскорблений?

— Ну, садись, — указал на место возле себя.

Я села, но тут мои разговорные возможности иссякли, и я решила подождать, пока заговорит он. Если он мог выслушать мои оскорбления и не заорать в ответ, и не стукнуть меня, то пусть и ведет разговор. Но он тоже молчал. Так мы и сидели, пока я не промямлила опять:

— Мне очень неловко, но нужно поговорить.

— Если опять начнешь кричать, то лучше не нужно. Я уже все понял. А за мамины деньги не опасайся — у меня достаточно своих. И квартира, и машина, и хорошая работа.

Щеки у меня запылали.

— Дай мне сказать! Я хотела объяснить. Ох, наверное, нужно было говорить «вы»…

— Не обязательно, можно и на «ты».

— Понимаю, что вела себя ужасно. Это…

— Злость, — сказал он.

— Что?

— Стараюсь тебя понять.

— Это не злость, нет!

— Ты пережила шок, понимаю.

— Это не шок… Ну, может, немного. Я растерялась. Не смогу ли объяснить.

— Попробуй. Нет невозможных вещей.

Я рассмеялась. Меня душил дурацкий смех. Я буквально тряслась от него.

— Что такое? — прищурился Скворцов, словно хотел сказать: «Что ты задумала еще?» — Если это не злость, то почему так кричала на меня?

Я вздрогнула. Не хотела об этом говорить. Зачем? Были с ним знакомы всего ничего. Уставилась в экран, пытаясь придумать какой-то другой ответ. Но дурацкий сериал и ворчащие друг на друга артисты не помогли мне в этом. Скворцов же сверлил меня взглядом, словно стоматолог рентгеновским аппаратом.

— Трудно сказать, — пробормотала я.

— Попробуй.

— Хорошо… Ну вот представь, приходишь ты домой, а тебе вдруг показывают девочку или мальчика и говорят: «Это твой ребенок — сюрприз».

— Не понимаю.

— А что тут понимать?

Теперь я его шокировала, но держался он хорошо. Не рассердился. Или был так удивлен, что не было у него готовых слов ответить мне.

— И все-таки ты слишком уж резко отреагировала. Я понимаю — обида, злость… Но ты так кричала, как будто я выгонял тебя на улицу.

«О нет!» — застонала я мысленно. Пронзила меня горячая дрожь. Не хотела об этом говорить. Никому до конца не доверяла эту тайну, почему же он должен был ее узнать? Был почти чужим.

Очень долго я бродила взглядом по комнате, пытаясь что-нибудь выдумать, но ни шкаф, ни стол, ни телевизор, ни Виля не помогли мне в этом. А Скворцов смотрел в мое лицо так внимательно, словно собирался просверлить мне в каждом глазу по дыре своим взглядом.

— Пойми, это не так-то легко, — буркнула я, надеясь, что он прекратит расспросы. Увы, надежды мои не оправдались.

— А ты попробуй, — сказал с нажимом.

Что ж, после тех слов, которыми я его «угощала», имел право требовать полных объяснений. Я вздохнула и тоже посмотрела на него: