Роман на вырост - [4]

— Отстаньте! — попыталась я высвободится, но он завел меня в комнату и только там отпустил, а потом торопливо закрыл дверь на балкон. Возле нас стояла Виля и смотрела на меня, поджав хвост.

— Вета, что ты? — мама тоже смотрела испуганно. — Разве это так…

Каждое ее слово больно ударяло в мои уши. Я проскочила мимо нее и убежала в ванную. Там села и заплакала, как никогда. Это было страшно. Перед глазами маячило лицо этого ужасного шатена с синими глазами и ямочкой на подбородке. Я ненавидела его. Его одеколон, его сильные руки. Ненавидела маму, всё на свете. И себя саму тоже, потому что не могла, как Татьяна, махнуть рукой на вчера и радоваться сегодняшнему и завтрашнему дню. Чувствовала я себя кошмарно и если бы могла это сделать в ванной комнате, то кинулась бы головой вниз с девятого этажа. Может, встретилась бы на том свете с Машей. Только кто будет заботиться о Виле?

Когда мама уговорила меня выйти, Виталия Скворцова в квартире уже не было. Но что это меняло? При одной мысли нем мне хотелось кричать. Мама поставила ширму, и я заснула на своем диване, прижимаясь щекой к мокрой подушке. В полусне мне казалось, что все происшедшее — это сон. А утром мама позвонит с моря и спросит: «Ну, как ты там? Готовь суп и утром и вечером звони бабушке».

3

Утром я выглядела ужасно. При виде опухших век и теней под глазами почувствовала себя еще хуже, чем вчера, если только это возможно. Только после душа стало мне легче. Из упрямства я решила ярко накраситься, хотя обычно пользуюсь разве что блеском для губ. Но сегодня мне хотелось выглядеть мрачно, я гладко зачесала волосы, гуще навела свои и так темные брови и ресницы, а губы накрасила коричневой помадой.

Хотя солнце светило, как и вчера, но вся красота дня угасла для меня из-за вчерашнего. Виталий Скворцов не был сном, это был нож, которым меня ударили в спину. Вчера он ушел — испуганный, рассерженный? — но он муж моей мамы, и никаким плачем от этого не избавишься. А меня предавала не только она, но и собственное тело — вдруг захотелось есть, ведь лапша и тефтели так и пропали в урагане скандала. С вздохом я вошла в кухню…

Муж Скворцов сидел за столом и ел из моей любимой тарелки бутерброды с маслом и сыром, запивая их чаем. Возле его ног сидела Виля.

«О нет! — подумала я, опять готовая в отчаянии рыдать, бежать из дома и никогда не возвращаться. — Этот муж-сюрприз собирается отобрать у меня и Вильгельмину?» Остановила меня мысль, что дом, то есть, квартира — не его. Я тут хозяйка. Поэтому стиснула зубы и направилась к холодильнику. Виля с энтузиазмом поспешила за мной.

— Доброе утро, — немного смущенно сказал Скворцов.

— Доброе?! — фыркнула я. — Как для кого. У меня поводов для радости нет.

Открыла дверцу холодильника и стала искать апельсиновый сок и сладкий сырок. Неужели этот муж их сожрал? Нет, были на месте. И были еще две коробки сока и сырки. Мама убежала на работу, еще вчера сказала мне, что ее вызвали из отпуска. Значит, сок и сырки купил Скворцов. Подлизывается?

— Мне очень жаль, что ты так ко мне относишься, — сказал он уже уверенней. — Я этого не заслужил, честное слово.

Я резко обернулась, чуть не выпустив из рук сок и сырок.

— Что? Тебе жаль? Жаль? А ты знаешь, что это слово означает? Ломаешь мне жизнь, уничтожаешь все надежды и еще удивляешься, почему я не прыгаю от счастья!

Клянусь, он даже захлопал глазами. Казался удивленным. Бессердечный!

— Не понимаю твоей злости. Не собираюсь ничего ломать и уничтожать, ты хорошо это понимаешь, но кидаешься на меня, как кошка.

— Спасибо за комплимент, — буркнула я.

— Ладно, кошку я беру назад, извини. Но мы не можем все время ссориться, лучше спокойно поговорить, — с нажимом сказал он.

Во мне закипела ярость. Еще минута и пакет с соком лопнул бы в моей руке, как мыльный пузырь. Чувствовала себя, словно бомба с часовым механизмом. Приближалось время взрыва.

— Ой, отстань! О чем поговорить? Знаю отлично, как пахнут денежки моей мамы, и ты не первый, кто за ними охотился. И знаешь что…

Он вдруг вскочил с табурета. Хотел что-то сказать, но я была быстрее. Быстрее своих мыслей: «А может не нужно этого говорить? Что я плету?» Но во мне кипела злость, и скорее злость, чем я, выкрикнула:

— Ты свинья! Самый противный в мире! Ты проклятый!

В эти мгновения я не была собой.

Поставили меня перед фактом.

Как будто я действительно была не человек, не дочка Елены Вечорек, а кошка, существо, не имеющее права ничего сказать.

Но нет! Я так этого не оставлю, я не собираюсь молчать… но, честное слово, не собиралась говорить таких ужасных слов. Не дали мне время подготовиться, освоиться, найти нормальные слова и чувства. Я словно плюнула Скворцову в лицо, это было страшно, но разве не был и он в этом виноват?

А Скворцов побледнел даже под своим морским загаром и со странным выражением лица покачал головой.

— Виля, к ноге! — Я выбежала из квартиры, из дома, ничего почти не видела из-за слез. Хотела умереть, надеялась, что попаду под машину. Чтобы перед смертью протянуть Скворцову слабую руку и попросить прощения за все. За его страдания по моей вине. Не заслужил их, хотя заслужил.