Роман Молодой - [46]

И он прогнал московского киличея прочь.

Когда же, ранней весной 1360 года, на прием к Ноуруз-хану пришли многие русские князья, новоявленный ордынский повелитель, даже не разобравшись в сути дела, наслушавшись грубой лести, сразу же выдал им всем ярлыки. На этот раз Тютчи не произнес ни слова и лишь только записывал имена князей и «данные ханом улусы», в особую книгу, а затем по этим записям готовил для них ханские грамоты – ярлыки.

Он промолчал, глядя на смиренного Мамая, покачивавшего головой в знак согласия с решением хана, и когда Ноуруз-хан распорядился выдать ярлык на великое владимирское княжение нижегородскому князю Андрею Константиновичу. Правда, последний проявил благоразумие и от щедрого ханского дара отказался, не желая ссориться с Москвой. Однако ярлык на великое княжение принял его брат Дмитрий Константинович – «не по вотчине, не по дедине», как потом обвиняли его москвичи.

Такие поспешные и непродуманные действия нового хана нарушали сложившийся за многие годы порядок взимания «выхода» с русских земель и способствовали возникновению неразберихи со сбором серебра и во взаимоотношениях между русскими князьями.

Тютчи молча исполнил волю Ноуруза, выписал ярлыки, скрепил их ханской печатью и передал на вручение новому визирю Джафару, совсем еще юному, двадцатилетнему племяннику повелителя, который даже не умел говорить при дворе, как надо, и лишь хлюпал носом, стоя с правой стороны от ханского трона. Когда же в Сарай прибыл брянский князь Роман Михайлович с обычным годовым «выходом», хан Ноуруз долго не хотел его принимать, считая, что «выход» «коназа Ромэнэ мал и надобно его пересмотреть». Попытка Тютчи отстоять, по просьбе его русского знакомца боярина Кручины Мирковича, прежнюю ханскую дань только усугубила положение. Разгневанный Ноуруз запретил боярину Кручине входить во дворец вместе с брянским князем и сказал: – Нечего защищать этого хитрого уруса! Он нагло прячет в своих лесах серебро, а сюда привозит лишь жалкие подачки!

Вот и стоял брянский князь перед троном Ноуруза, думая о том, как бы выкрутиться из создавшегося положения.

Наконец, хан очнулся от своих мыслей и глянул на согбенного князя Романа. – Я слышал, коназ-урус, – пробормотал он, дрожа от гнева, – что ты отсылаешь почти все свое серебро Лэтвэ, а сюда, в Сарай, привозишь лишь малую толику! Разве не так?

– Не так, государь, – молвил, чувствуя, как у него отяжелел язык, князь Роман. – Я ничего не отсылаю в Литву и плачу дань только одному тебе!

– Подними свою башку! – приказал Ноуруз.

Брянский князь привстал и посмотрел на ордынского хана. Высокий, худой и чернобородый. Борода и усы – густые не по-татарски. Хан был одет в золотой халат китайского шелка, желтые штаны и желтые туфли. На голове у него возвышалась простая белая чалма, небольшая, но изящная, с крупным алмазом, как бы скреплявшим ее складки в самой середине, надо лбом. Лицо хана казалось добродушным. От левого глаза до самой переносицы проходил длинный, глубокий шрам. – Видимо, он смелый воин, – подумал про себя князь Роман.

У хана был большой длинный нос, тонкие чувственные губы, которые он поджимал, когда сердился, небольшие правильные уши и острые, черные как смоль, глаза.

– Он совсем не похож на прежнего царя, – размышлял про себя брянский князь, – незлой с виду, имеет приятный голос…

– А теперь скажи, Ромэнэ, – нарушил тишину дворца Ноуруз, – неужели у тебя нет больше серебра?

– Здесь нет, государь, а там, в Брянске, может уже прибавилось, – пробормотал князь. – Надо ехать в Брянск, чтобы узнать об этом…

– Нечего тебе ехать в Брэнэ! – бросил хан, сверкнув очами. – Ты лучше пошли туда людей, а сам подожди их здесь, в Сарае. И пусть привозят двойной «выход»! Надо, чтобы твой выход был не меньше, чем у других князей! Пора тебе сравняться с Новэгэрэ! Нечего прикидываться бедным и жалким, ссылаясь на свою лесную землю!

– Помилуй, государь! – вскричал Роман Михайлович, прижав к груди руки. – У нас не будет столько серебра! Ну, если только тысячи…две в государевой монете…

– Ишь, какой хитрец! – возмутился Ноуруз, и его густые черные брови взметнулись грозной дугой. – Ты напоминаешь мне вертлявую степную лису, коназ Ромэнэ! Какой ты жадный! За это следует тебя наказать! Разве не так, мои славные люди?!

– Так, так! – закивали головами сидевшие за спиной русского князя татары.

– За такую строптивость следует отсечь ему башку! – выкрикнул, улыбаясь, мурза Мамай.

– Или отрубить ему кутак вместе с мотней! – громко сказал сидевший рядом с Мамаем с непроницаемым видом Серкиз-бей.

Князь Роман пал ниц, закрывая руками голову.

– Ладно, Ромэнэ, – засмеялся довольный видимым страхом князя ордынский хан, – вот тебе мой приказ: иди к себе в юрту и сегодня же посылай в свой Брэнэ людей за серебром! А то серебро, что ты привез, мне не надо! Пусть оно пока останется у тебя…А когда соберешь полностью весь «выход», тогда я приму его и выдам тебе ярлык. Но запомни, если ты не дашь мне достаточно серебра, ярлык на твой улус достанется другому коназу! Тогда я прикажу подвергнуть тебя жестокому позору – раздеть догола, намазать собачьим навозом и посадить верхом на старого ишака – задом-наперед! И будешь ездить по улицам Сарая на потеху всему народу! Убирайся!