Роман Молодой - [44]

Князь быстро встал, оделся с помощью прибежавшего слуги, а его возлюбленная накинула на себя богатый шелковый халат, и они вышли на улицу, где уже стояли конные, окольчуженные, княжеские воины и готовые к отъезду телеги.

– Вот молодец, мой верный Кручина! – сказал, вскакивая на коня, князь. – Ты быстро все подготовил!

– Я чувствовал, княже, – весело молвил брянский боярин, – что близится заваруха! Я все понял, как только увидел того, ныне покойного, царя Кульпу! Разве это был государь? Один смех!

– Однако он сделал мне щедрый подарок! – весело сказал князь, глядя на рыжеволосую Томилу, садившуюся на мягкий ковер, уложенный по верху широкой телеги, ведомой двумя лошадьми. – Суди его Господь! Пошли же, люди мои!

Он натянул узду, вздохнул, и небольшой, но хорошо вооруженный отряд из его дружинников резво пошел вперед в бескрайнюю степь.

ГЛАВА 16 СМЕРТЬ ИВАНА МОСКОВСКОГО

Великий владимирский и московский князь Иван Иванович тяжело заболел. Он давно чувствовал недомогание, даже не ездил в этот год в Орду, а посылал туда с «выходом» и дарами верных людей. А вот теперь, поздней осенью 1359 года, и совсем слег. Князю, страдавшему сильными головными болями, было не до мирской суеты. Он, совсем недавно «ликом красный да управитель властный», превратился в измученного болезнью старика…А князю Ивану было всего тридцать три года!

По Москве ходили слухи, что «проклято все потомство Ивана», под которым подразумевали Ивана Данииловича Калиту, отца Ивана Красивого, за жестокую расправу в свое время над великим тверским князем Дмитрием Михайловичем Грозные Очи. В вину Ивану Калите ставили и гибель Александра Михайловича Тверского. Москвичи постарше вспоминали и князя Юрия Данииловича, виновника гибели Михаила Тверского и Константина Рязанского, и самого основателя княжеского московского дома – Даниила Александровича – захватившего «неправдами и льстивым крестоцелованием» того же рязанского князя Константина. И москвичи объясняли преждевременную смерть нескольких поколений московских князей «великими грехами».

Были в Москве и тайные язычники, сохранившие веру в древних славянский богов – Перуна, Велеса и других. Они обвиняли московских князей в кощунственном уничтожении славянских святынь – идолов богов дубовых и березовых рощ, где стояли эти идолы, и были уверены, что ранняя их смерть есть кара «древних богов» за злодеяния, «против истинной веры».

Но самое страшное заключалось в том, что сам великий князь Иван Иванович верил «в родовое проклятье» и, заболев, погрузился «в смертную тоску». В это тяжелое время ему очень не хватало отцовского друга и наставника – митрополита Алексия. Последний уехал в Киев, на деле принадлежавший татарам, хотя его князь Федор, зная силу Литвы, во многом следовал указаниям великого литовского князя Ольгерда. Киевский князь, несмотря на то, что приветливо встретил московского митрополита, делал все возможное, чтобы ухудшить ему жизнь в Киеве и выжить «злого москаля» из пределов своего скромного удела. Митрополит же Алексий, убежденный в силе данной ему духовной власти, вел себя в Киеве как хозяин. Митрополит Роман, ставленник Литвы, тоже пребывал в Киеве. Не желая сталкиваться лицом к лицу с митрополитом Алексием, который считал его «лживым митрополитом», он был вынужден проводить службу в церкви Михаила Архангела. В Вильно, к великому князю Ольгерду, непрерывным потоком шли жалобы от литовского митрополита Романа на «самоуправство москаля Алексия». В ответ Ольгерд Гедиминович прислал своих людей в Киев к князю Федору с требованием «прижать этого москаля железной рукой».

В довершение ко всему, кончились запасы зерна и мяса, привезенные митрополичьими людьми из Москвы. Князь же Федор, ревностно исполняя волю Ольгерда Литовского, не только препятствовал поставкам продовольствия и сена москвичам, хотя киевляне сами охотно несли «к славному, истинному святителю» все, что могли, но даже захватывал московские обозы «с харчами и серебром». Узнав об этом, митрополит Алексий отправил в Константинополь посольство из шести человек своей свиты к патриарху с жалобой на «злые деяния» Романа-митрополита и великого князя Ольгерда Литовского. Но посланники святителя не дошли до Царьграда: их безжалостно перебили по приказу князя Федора киевские татары, устроившие на дороге засаду. Тогда московский митрополит снарядил еще одно свое посольство к патриарху, но на этот раз, строго соблюдая тайну, доверил это дело лишь самым приближенным к нему лицам. В дальнейшем жизнь митрополита Алексия и его людей еще более ухудшилась: в конечном счете, он оказался «в жестоком плену». Князь Федор окружил подворье, где жил несчастный святитель, высоким забором, приставил к нему стражу и никого за пределы не выпускал. А набожные киевляне лишились права посещать «славного святителя»!

Накануне этого «нечестивого заключения» митрополит успел отправить в Москву человека с известием о своем тяжелом положении. Князь Иван Московский, несмотря на нездоровье, собрал по такому случаю боярский совет, на котором бояре дружно постановили «послать к молодому царю боярского сына Федора Кошку». Отпрыск боярина Кобылы, возглавив московское посольство, сразу же выехал в Орду и, первым делом, посетил в Сарае ханшу Тайдуллу, которую в свое время исцелил от тяжкого недуга митрополит Алексий. Но Тайдулла ничем помочь не смогла. Тут же вскоре скоропостижно скончался хан Бердибек, в Сарае началась «замятня», трон ордынского хана захватил сначала самозванец Кульпа, а затем, расправившись с ним, некий Ноуруз. Сарайской знати, втянутой в резню, теперь не было дел ни до Москвы, ни, тем более, до митрополита Алексия. Во время «замятни» пострадали русские князья, пребывавшие в то время в Сарае. Их имущество разграбили неведомые разбойники. А князь Андрей Константинович Суздальский едва выбрался из Сарая живым: даже «милость» нового ордынского хана Ноуруза не спасла его от ограбления и побоев. Тем временем митрополит Алексий продолжал бедствовать в Киеве. Из Константинополя вернулись его посланцы, измученные тяжелой дорогой и волокитой патриарших чиновников, которые много обещали, но, получив богатые подарки, отделались от «назойливых русских» лишь «благими пожеланиями» патриарха.