Роль, заметная на экране - [67]

Он снял руку с моей головы и осмотрел нас всех добрыми глазами. Только дергающееся веко выдавало волнение, с которым он боролся.

— Дело не в них и не во мне, товарищи. Вы хоть и объявили себя нетворческими, но знаю — поймете мои слова: дело в самом искусстве. Если считать искусство лестницей, по которой можно взобраться к житейским успехам, то не будет никакого искусства.

— Это так, они, конечно, хорошего не сделают… Но… как же с планом? Извините, конечно, — растерянно спросила Галя, видимо предпочитавшая более конкретные объяснения.

— План необходимо пересмотреть… Вы знаете, как все работали, и у нас много серьезных причин, чтобы настаивать.

— Уж мы скажем! — угрожающе воскликнул крановщик Гоша. — Всё скажем! Мы и свою вину не испугаемся признать, как Рая упрекнула! Им, театральным, легче на месте. А наши комсомольцы то в поездках, то отгул за переработку… Ну да и в студии-то больше насчет общих вопросов: членские взносы, политучеба. Насчет искусства дело не доходит…

— Недоучли мы, Евгений Данилович!.. — сказал Виктор, смущенно теребя свои роскошные кудри. — Конечно, свет мы всегда ставим без задержки… Ну, думали, это только нас и касается… Недопонимание, конечно!

— «Недоучли», «недопонимание»! — повторила Альфия удивившие ее слова и, невольно скопировав интонации кающегося бригадира, вызвала общий смех.

Улыбнулись даже мы с Евгением Даниловичем. Альфиюшка же, довольная неожиданным эффектом, заливалась как звонок.

Зяма, открывший в это время дверь, остолбенел от удивления и только моргал близорукими глазами.

— Раю вызывают, — растерянно сказал он. — Может быть, здесь…

— Она здесь, — сказал Евгений Данилович и протянул мне руку.

— Я хочу работать только с вами! — воскликнула я, пожимая его руку.

Зяма попытался протиснуться к нам, но застрял на полдороге…

— Разрешите и мне! — крикнул он, близоруко щурясь и глядя совсем не в ту сторону, где стоял Евгений Данилович. — Разрешите и мне сказать, что я надеюсь работать с вами до окончания этой картины, а на следующей, может быть, стать вашим ассистентом вместе с Леной…

— Я пойду с тобой, — сказала мне Альфия.

Но я почувствовала неладное и, опустив ее на пол, шепнула:

— Ты должна развлекать дядю Женю.

В дверях обернулась, но лучи заходящего солнца заглянув в окно, ударили мне в глаза, и я увидела только очертания фигур в струящемся золотом воздухе.

* * *

Выйдя из каюты, Зяма сказал:

— Вас вызывает Копылевский.

Я остановилась:

— Вызывает?

— Ну да, — уныло подтвердил Зяма. — Завтра хотят назначить вашу репетицию… То есть репетировать ваш танец…

— Какой танец? Я не могу!

— А что же будет?

— Зямочка, я не могу.

— Понимаю, — так же уныло сказал он. — Я тоже ничего не могу…

Мы вопросительно смотрели друг на друга. В машинном отделении опять страшно затарахтело, так что палуба под нами задрожала, и я равнодушно подумала о возможности взлететь на воздух вместе с нашим котлом.

— Пожалуй, надо посоветоваться с Леной, — предложил Зяма, не обратив внимания на пыхтение парохода.

Шагая по коридору первого класса, я невольно со страхом смотрела на двери Анны Николаевны и Вадима. Никто из них не показался, и я торопливо нырнула в каюту Лены.

— Куда ты провалилась? — встретила меня Лена.

— Обыскали весь пароход! — воскликнула Мая-администратор. — Мы вошли к ней, к Анне Николаевне, а ты уже исчезла…

Они, окружив, взволнованно рассматривали меня.

— Мы всё слышали, — тихо шепнула художница, и ее лицо шахматного коня сделалось жалким оттого, что, быстро заморгав, она хотела скрыть набежавшие слезы.

— А-а, — неопределенно протянула я. — Да-а…

— Ладно, — сказала Лена. — Ты, я вижу, ничего… А мы сильно испугались за тебя. Давай-ка отдохни с нами… Ложись на мою койку.

— Ее Копылевский вызывает, — тихо сказал Зяма.

— Давай ложись! — как будто не расслышав, прикрикнула на меня Лена. — Лежи, раз такое дело!..

Они втроем буквально затолкали меня под одеяло, сняв туфли и теплую куртку.

— Где у нас валерьянка? — спросила Лена.

Мая-администратор, достав с полки пузырек, начала капать во все чашки, стоявшие на столе. Другая Мая доливала их водой.

— По двадцать капель всем, — объявила Лена, подавая мне одну из чашек. — Все нуждаемся. Тебе, Зяма, во вторую очередь… Надо?

— Давайте, — согласился он.

Мы выпили все. Зяма — во вторую очередь.

— Дела! — вздохнул он, ставя чашку на стол. — Мы пришли посоветоваться.

Все вздрогнули от резкого стука.

Дверь отворилась. В ее проеме запылал красный свитер Вадима. Его лица я не видела. Не смотрела…

— Рая. Мне необходимо поговорить… — сказал он, так и оставшись у порога, никем не приглашенный пройти дальше.

Я никогда не смогу объяснить, почему в эту минуту мне стало ясно, что он усомнился в своем замысле и ему нелегко было видеть меня. Острая жалость шевельнулась в моем сердце, и я подняла на него глаза. И опять я не смогу объяснить, почему я это поняла, но в его просящем взгляде я прочла желание оправдаться и добиться моего сочувствия.

— Раечка, поймите, — продолжал он, — нашу киностудию необходимо выручить. Для этого кое-что придется снимать по-новому. Я прикинул и вижу, что придется заменить вашими танцами некоторые народные пляски. Мне нужно обязательно посоветоваться с вами.