Умейте любить искусство в себе, а не себя в искусстве.
К. С. Станиславский
Я пыталась объяснить происшедшее, но у меня совсем нет красноречия, а от смущения я кажусь еще моложе и глупее, чем на самом деле.
Коротко написать об этом я тоже не сумела, а хочу, чтобы вы знали все.
Прошу прочесть это не ради меня. Конечно, прочитав, вы поймете, виновата я или права, но дело не во мне.
Начну с самого начала.
Когда я поднялась на пароход, был обеденный час. Все толпились на нижней палубе, где была устроена столовая. На меня никто не обратил внимания. Одни стояли у буфетной стойки, другие, гремя ложками и тарелками, склонились над двумя длинными столами, покрытыми белой клеенкой. Я окинула взглядом всех, но тот, кого я ожидала увидеть еще на аэродроме, не встречал меня и здесь. Вокруг были только незнакомые люди.
Мой провожатый, Михаил Алексеевич, быстро пробирался вперед, и я, оглядываясь по сторонам, едва успевала за ним. Вдруг Михаил Алексеевич остановился и обернул ко мне свое широкое лицо. Круглые желтые глаза под рыжевато-серыми бровями и еще что-то неуловимое придавали ему сходство с филином. Филин выглядел доброжелательным. Он улыбнулся и, махнув рукой в сторону открытого в палубе люка, сказал:
— А вот и наш балетмейстер — Анна Николаевна.
Она поднималась по лестнице из ярко освещенного электричеством трюма, где пестрели ряды разноцветных костюмов, и не замечала меня. Лицо ее сильно загорело и было озабоченно, но отсутствие обычной резкой косметики очень молодило ее. Со своими широкими плечами и тонкой талией она казалась завидно здоровым человеком, и ей никак нельзя было дать сорока восьми лет.
Я радостно кинулась навстречу, но вдруг среди общего шума услышала за спиной восклицание:
— Так ведь это она приехала! Она… Прихлебательница из Москвы…
— По-моему, она похожа на цыганку! — разочарованно протянул другой голос.
Мужской насмешливый громкий шепот добавил:
— Состоит главным образом из рук и шеи…
Я поняла, что это обо мне. Насчет рук, ног и шеи ошибиться было нельзя. Иронические замечания об их длине и худобе я помнила с тех пор, как помнила самое себя. Я растерянно остановилась.
Анна Николаевна улыбнулась мне, как малознакомой, даже не подала руки. Я молча поклонилась. Она громко захлопала в ладоши, а когда все обернулись, сказала:
— Вот, товарищи, это исполнительница главной роли в нашем кинофильме — Рая Искандарова.
Я опять молча поклонилась. Глаза, смотревшие на меня со всех сторон, были так холодны, что даже простое «здравствуйте» стало поперек горла.
Среди звона посуды неуверенный голос пробормотал:
— Очень приятно…
Потом послышалась негромкая башкирская речь. Мне казалось, что все насмешливо осуждают меня, хотя я не понимала, чем могла вызвать такое отношение. А грубое слово «прихлебательница» было настолько необъяснимо, что я усомнилась, обо мне ли все-таки говорили. Но, когда я пошла следом за Анной Николаевной мимо обеденных столов, кто-то внятно произнес:
— Да уж… Вот кому, значит, предпочтение!..
— Похожа на цыганку, — опять протянул разочарованный голос.
Послышался и мужской насмешливый:
— Глаза у нее совершенно стеклянные!..
И снова все заговорили громко и оживленно.
Я шла по пароходу с опущенными глазами и совсем пала духом, когда Михаил Алексеевич в конце коридора, постучав, открыл перед нами дверь каюты:
— Пожалуйста.
— Здравствуйте, Раечка, — поднялся нам навстречу Евгений Данилович, доставая головой почти до потолка. — Добро пожаловать! Хорошо ли долетели?
Я утвердительно кивнула головой. Говорить почему-то было трудно.
Режиссера Евгения Даниловича я почти совсем не знала. Говорили, что он бывал у нас в училище во время моих занятий. Я же видела его только раз на киносъемке, когда для пробы танцевала в башкирском костюме нечто среднее между испанским танцем и лезгинкой, под руководством Анны Николаевны.
Евгений Данилович тогда почти не разговаривал со мной, и теперь, после странной встречи в столовой, его неожиданно приветливые слова совсем разволновали меня.
— Э-э-э! — рассмеялся он. — Я вижу, путешествие в самолете не для вас! Ну, а как прошел выпускной спектакль?
Я опять закивала.
— Хорошо? — спокойно, словно не замечая моего волнения, расспрашивал он. — Танцевала «Спящую красавицу»? Ну, а отметку какую получила?
Я подняла руку и растопырила пальцы.
— Пять? — Он, смеясь, взял обеими руками мою пятерню и дружески пожал. — Поздравляю, Рая! Кончить хореографическое училище на пятерку, сразу получить главную роль в фильме-балете — это же здорово! И уж такой огорченный вид совсем ни к чему!
Действительно, это было ни к чему, только я не могла с собой справиться.
Евгений Данилович перевел взгляд на Анну Николаевну:
— Надо сразу же начинать с девочкой репетиции.
Он сел и указал мне на свободный стул.
— Садитесь, Рая, и не надо так волноваться. Все будет великолепно. Я знаю — вы человек старательный. Впрочем, о делах поговорим после… — прервал он сам себя и обратился к высокой белокурой женщине, которая вошла в каюту: — Ленуша, пожалуйста, помогите нашей героине устроиться…
Он сказал «героине», потому что так принято называть исполнительницу главной роли, но это слово напомнило мне, что мы в училище мечтали о героизме так же, как и все наши сверстники-школьники. Конечно, наши мечты были довольно расплывчаты, но все-таки мне стало стыдно, что с первых же шагов самостоятельной жизни я показала себя мокрой курицей.
