Рокоссовский. Терновый венец славы - [21]

10 февраля 1932 года Рокоссовского вызвали в отдел кадров округа. Высокий кадровый начальник сказал:

— Константин Константинович, вы знаете, что в 1931 году японские империалисты вторглись в Маньчжурию и начали ее оккупацию.

— Разумеется, знаю.

— Так вот, — продолжал кадровик, — японцы открыто заявили о планах захвата Советского Дальнего Востока, а Северный Китай они выбрали в качестве плацдарма для нападения на нашу страну. Мы вынуждены срочно укреплять свои границы. В Приморье и Забайкалье направляются новые части и соединения. Из вашей отдельной Кубанской бригады принято решение создать 15-ю кавалерийскую дивизию в составе четырех полков, одного конно-артиллерийского полка и одного механизированного.

— Да, это мощное соединение, — улыбнулся Рокоссовский, догадываясь о том, куда клонит кадровик.

— Эта работа поручается вам. — Начальник испытующе глянул на комдива и добавил: — Как вы на это смотрите?

— Как всегда, положительно.

— Я так и знал, сегодня же доложу об этом в Москву.

И снова сборы, прощания с друзьями и сослуживцами, к которым привыкли и которые, как часто бывает у военных, стали почти родными. Юлию Петровну тянуло на родину, в Забайкалье, но и здесь она уже привыкла, полюбила людей, природу. Поэтому, как водится, не обошлось без слез и взрыва эмоций. Впоследствии она напишет своей подруге, местной учительнице, в Ратомку:

«Я постоянно ловлю себя на том, что мечтаю снова вернуться в Белоруссию. Уже пришла весна, и наша деревня, видимо, очень хороша. Я до сих пор помню, как по вечерам в наш домик врывался запах сирени и черемухи, залетали красные в белую полосочку бабочки, а прямо под окном заливались соловьи. Я никогда не забуду тот райский уголок земли».

В конце февраля Рокоссовский вновь вступил в командование кубанцами, а в конце марта дивизия уже была сформирована.

2

Дивизия Рокоссовского вместе с пограничным отрядом дислоцировалась в пограничном городке Даурия, недалеко от реки Аргунь, которая берет свое начало в отрогах скалистого хребта Большой Хинган. Небольшим ручейком течет она к югу, но, словно одумавшись, что не выдержит жары солнечной Монголии, она постепенно поворачивает к западу и, преодолев не одну сотню километров по китайской территории, у озера Чжалайнор круто уходит на север. От казачьего села Абагатуй вплоть до слияния с Шилкой Аргунь на протяжении почти тысячи километров становится пограничной рекой: правый берег китайский, левый — русский. Именно здесь, в верхнем течении реки, раскинулись огромные необозримые степи. Ходи, скачи на самом резвом коне, катись на машине — и не заметишь ни пашни, ни кустика, ни хотя бы корявого деревца. Но зато раздолье здесь для джейранов, которые большими стадами, в соседстве с двумя-четырьмя волками пасутся круглый год, благо снега здесь бывает мало, а к морозам они привыкли. Санитары-волки спасают этих небольших антилоп от болезней и эпидемий.

Но ни с чем не сравнима даурская степь в летнюю пору, когда, напившись вволю живительной влаги весной, она покрывается ярким узором разнотравья.

Художница-природа щедрой рукой разбрасывает по степи и небесный разлив остреца, и красные маки, и низкие белые ромашки, и розовые колокольчики, и множество другой растительности.

Рокоссовский и начальник пограничного отряда Никон Колесник выкроили себе выходной день и поехали на реку Аргунь. Рядом с водителем «газика» сидел Рокоссовский, а на заднем сиденье чинно восседал Колесник. Он был безумно рад, что сумел уговорить начальника гарнизона выехать на рыбалку. Начальник отряда был мужчина лет сорока, с жесткими черными волосами, хитроватыми серыми глазами и тугим борцовским животом.

Солнце приподнялось над зааргунскими горами и начало потихоньку припекать, когда «газик» прошел около двадцати километров.

По сторонам, среди нескончаемого разноцветья, то здесь, то там попадались большие стада джейранов. Завидев машину, они поднимали кукольные головки с большими ушами и, почуяв опасность, как по команде, поворачиваясь к незнакомцам белыми хвостиками и делая отчаянные прыжки, мгновенно исчезали. За ними лениво трусили волки, показывая своим видом: все равно от нас вы далеко не уйдете.

Охотничий азарт Рокоссовского тревожил его душу, но до сезона еще было далеко, поэтому пришлось сдерживать эмоции.

«Какая же все-таки кудесница природа, — подумал он, — все предусмотрела до мелочей. Каждое живое существо старается убежать от гибели. А ведь оно приходит к этому не на опыте, а благодаря врожденной любви к самому себе. Животное понимает, что хорошо, что плохо. Заяц убегает не от сороки, не от вороны, а от известного ему коршуна. Видимо, первое, что дала природа живому существу для выживания, — это любовь к себе и приспособление к окружающей среде».

— О чем задумались, Константин Константинович? — спросил Колесник.

— О жизни, — вяло ответил Рокоссовский и, оживившись, спросил: — Ты лучше скажи, Никон, какая рыба водится в верховьях Аргуни?

Казалось, этого вопроса начальник отряда только и ждал.

— О, осмелюсь доложить — в здешних краях нет лучше места для рыбалки. — У Колесника разъехались губы в улыбке. — Разве что с таким рыбным местом может потягаться Байкал-батюшка.