Рок–роуди. За кулисами и не только - [32]

Шрифт
Интервал

После того памятного разговора, год назад, на заднем сиденье нашего микробуса Час приложил уйму усилий, чтобы исправиться. Увидев лес рук, голосующих за его изгнание из группы, казалось, он пережил потрясение и решил поумерить свой дикий нрав и навести порядок в личных качествах. Но Час продолжал оставаться сильной личностью, за что мы все его и любили. Эрик Бёрдон, Алан Прайс и Час Чандлер составляли ядро нашей маленькой Вселенной, Хилтон исчезал в свои наркотические видения, а Джон Стил каждый раз прятался от всех, предчувствуя, когда что–то затевается, и я всё более начинал ощущать себя в роли роуд–менеджера Animals.

Сильным аргументом доказавшим мою роль в группе, стало одно происшествие в Швеции. Началось с того, что Час толкнул Эрика, потом всё дальше и больше, подогреваемые взаимными оскорблениями. Эрика в этом не перегнать, но если бы я уже и раньше не справлялся с такими скачками с препятствиями, ситуация со стороны могла выглядеть забавной. Представьте себе Эрика, стоящего на цыпочках и вопящего, что он собирается поколотить Часа, или даже убить, или угрожая, что расправится с ним сию секунду. Представьте Часа, возвышающегося над коротышкой Эриком пяти футов шести дюймов роста (1,62 м), и Эрика подрыгивающего перед ним, пытающегося заглянуть ему в глаза. Меня, однако, мало это беспокоило, я знал, что дальше угроз Эрик не пойдёт, но в этот раз Эрик почувствовал более серьёзные, чем обычно, намерения Часа и счёл самым лучшим скрыться у себя в номере. Думаете, на этом всё и кончилось? Ну, ваше право так думать, но если бы вы знали Эрика, как я его знаю…

Утром, за завтраком я искренне подумал, что Эрик собирался доказать мне, что я не прав. Спустился Час со своей подружкой, и они присоединились к нам; Эрик: улыбки, доброе утор, и всякое такое. Думаете, острый на язык Бёрдон заткнулся?

— В общем, я думаю, мне надо пройтись, и сейчас же. Раньше начнёшь, знаешь? — вдруг сказал Эрик, поднимаясь из–за стола и допивая свой кофе. — Я только вот возьму один бутерброд с собой.

Он нагнулся ко мне, схватил тост с ветчиной и прошептал мне на ухо:

— Я собираюсь проучить этого громилу–сукина–сына раз и навсегда, за всё.

Подмигнув и улыбнувшись мне, он вышел. Ох, слишком глубока вода под мостом. Со всё возрастающим беспокойством за Эрика, так как от него зависело наше будущее, я быстро доел свой завтрак и пошёл его искать. Наконец, когда я нашёл его, вид его был угрюмый и сосредоточенный, и пока мы доедали наш завтрак, он мне не сказал ни слова.

— Не стоит беспокоиться, Таппи. Скажу только, что я наказал Час Чандлера и ушёл. Чем меньше ты будешь знать об этом, тем лучше.

— Ради бога, Эрик, я должен знать. Мне же приходится всё потом расхлёбывать и убирать за вами. Что там у вас?

— Всё вылезло наружу, — произнёс Эрик, нервно потирая нос. — Ненавижу такие сюрпризы.

Потрясающе, и это всё! Но через пару дней полных забот я уже забыл о таинственном секретном плане Эрика. Гастроли продолжались, и в тот момент всё было мирно. Мир продолжался, пока подружка Часа не проявила плёнку.

— Ах, ты подлец, мать твою! — войдя в гастрольный автобус, набросился на Эрика Час, повалил и вцепился ему в глотку. — Вот так ты добр ко мне! Я придушу тебя, мать твою, ты, маленький грязный извращенец!

Я вскочил и бросился их разнимать. Я никогда прежде не видел Часа в таком состоянии, даже в самые тяжёлые дни, когда мы только начинали, и не ожидал, что он настолько силён. Даже призывая на помощь всю свою силу, я не мог расцепить его пальцы, цепко обхватившие горло Эрика. Казалось, Час даже меня не замечал. Наконец, с помощью подоспевшего вовремя Хилтона, мы высвободили Эрика из его объятий, и он с трудом перевёл дыхание.

— Отпусти, Час, — вскричал Хилтон. — Ради Христа, ты же мог его убить.

— Это всё он, этот извращенец, мерзкий подонок!

Скажу нетерпеливому читателю, что нам с Хилтоном удалось оттащить его, и Эрик без сил распластался на полу. Я склонился над ним, проверить, жив ли он, но к моему удивлению, обнаружил, что Эрик смеётся. Этого–то как раз и не надо было видеть разъярённому Часу. Я повернулся, заслоняя собой Эрика и взглянул на Часа, которого всё ещё еле сдерживал Хилтон.

— Что с вами, чёрт побери? Может кто–нибудь мне объяснить?

— Я скажу тебе, что произошло, — вскричал Час, высвобождаясь из рук Хилтона. — Этот грязный маленький подонок не собирается делать перерыв в гастролях. Вот, что происходит.

Он сплюнул на протянутые ноги Эрика и выскочил из автобуса.

Мы с Хилтоном переглянулись, затем перевели взгляд на лежащего у наших ног Эрика, потирающего свою шею и корчившегося от смеха.

— Какова звезда, мать его! Он ушёл? — спросил Эрик, пытаясь увидеть сквозь наши ноги дверь автобуса. — Звезда. Час, мать его, Чандлер, кого он из себя возомнил? Думает, что лучше меня, поверите?

И снова взорвался хохотом.

— Эрик, что происходит? Что тут смешного? Он чуть не задушил тебя, сынок.

— Я в порядке, Таппи, говорю тебе, я в порядке. Если ты хочешь, что–то сделать для меня, то найди Часа и спроси его про фотографии.

— Какие фотографии? — спросил Хилтон, очевидно, так же как и я, ничего не поняв из происшедшего на наших глазах.


Рекомендуем почитать
Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.


Оставь надежду всяк сюда входящий

Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.


Императив. Беседы в Лясках

Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.


Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.