Родька - [36]

Интересно. Если папа так разговаривает со мной, как же он разговаривает с Сашей? А может, он потому и засиживается со мной теперь допоздна, что Саша не приходит и ему не с кем поговорить?

Наконец-то я отдал дяде Феде табак.

— Стой, кто идет?

— Свои, свои. Шпионы.

— Бонба есть?

— Есть.

Пока я расстегивал портфель, дядя Федя смотрел на меня с удивлением.

— Вот. Замедленного действия. С часовым механизмом.

Дядя Федя взял в руки пачку табаку, понюхал, похмыкал и пошел к себе в будку.

Через несколько минут он вышел, попыхивая трубкой и широко улыбаясь.

— Все в порядке, — сказал он, — бонбу разминировал. Можешь идти. Гуляй! Летом яблок тебе принесу. Вот такой яблок. Огромный!

Дядя Федя сложил вместе два кулака и потряс ими над головой.

Хорошо! Да и вообще на заводе хорошо. Не то что в школе, В последнее время Касьяныч перестал смотреть на меня с презрением. Иногда я даже помогаю ему чистить станок или опиливать детали. В тумбочке у него лежит старый, залатанный комбинезон, который я надеваю во время работы.

— Ну что, захомутал ты его? — говорит папа.

— А что зря стоять, глаза пучить?

— Так ты бы его хоть учил чему-нибудь.

— Это можно, — говорит Касьяныч. — А что мне за это будет?

— Ровным счетом ничего, — говорит папа.

— Ничего… Ну что ж, и то хлеб. Ничего тоже на полу не валяется.

Так они поговорили и забыли. И я вообще-то забыл. А сегодня вдруг Касьяныч наладил второй станок, кинул мне комбинезон и сказал:

— Погуляли, и хватит. Становись работай.

— Так я же не знаю, что делать.

— Что я делаю, то и ты делай.

Третий день уже Касьяныч прорезает шпоночные канавки в каких-то маленьких валиках с коническими шестеренками на конце. Границы канавки размечены, мерить ничего не приходится. Работа несложная.

Сначала я немного боялся. Мне все казалось, что в нужную минуту станок не послушается меня и я поломаю фрезу или испорчу деталь Но потом постепенно я привык. На первую канавку ушла куча времени. Вторую я сделал быстрей, третью еще быстрей, и, когда под конец смены в мастерскую пришел папа, работа уже шла полным ходом.

Честно говоря, я все время ждал этого момента. Мне казалось, что папа здорово удивится. Но он не удивился.

— Ну как мой наследник? — спросил он у Касьяныча. — Подает надежды?

— Ничего. Поло́ва, — сказал Касьяныч.

— Он мной недоволен?

— Наоборот.

— А почему же он назвал меня поло́вой?

— Не имеет значения. Важны не слова, а тон. Вот если бы он вообще ничего не сказал, тогда другое дело.

Сам не знаю почему, но я очень обрадовался, что все так вышло. Если бы я смог работать на заводе, как все, это было бы просто замечательно. Я вспомнил того парня, который угощал меня шампанским. То ли дело — самостоятельный человек. А учиться ведь можно и в вечерней школе.

— Итак, значит, я выдержал экзамен?

— Значит, выдержал.

— Будем иметь в виду.

— Ну, ну. Я тебе поимею. И вообще, хватит тебе шляться по заводу. Посмотрел, и достаточно. Ладно. Ты иди домой, а я зайду в бильярдную.

— Хочешь обыграть того лысого?

— А я его уже обыграл, — папа улыбнулся как-то грустно. — Я, может, скоро вообще стану чемпионом.

— Большое дело! — сказал я. — Желаю удачи!

Вечер был неожиданно теплый. Домой идти не хотелось, и я пошел слоняться ло берегу Амура, по улице Ленина и вообще по городу. Когда на меня находит бродячее настроение, я не люблю разговаривать. Но в то же время хочется, чтобы кто-то знакомый шел рядом. Лучше всего, конечно, девушка. Но девушки, как правило, не умеют молчать. Они любят, чтобы им что-то рассказывали, смешили их и вообще развлекали. Единственный человек, с которым можно было ходить молча, это Васька Плотников. Но у него другая беда. Он не любит ходить по улицам. Если у него есть свободное время, он сядет себе где-нибудь и будет думать, думать о своей математике. А вот интересно, приходят ему в голову мысли о смерти? Наверное, не приходят. У него в мозгу просто нету ни для чего места, кроме задачек и теорем.

Уже было здорово темно, когда я подошел к «Гастроному». Вот это да! У «Гастронома» стоял, как мне показалось, пьяный Леонид Витальевич и громко с кем-то разговаривал, жестикулируя вытянутыми руками. Я подошел ближе и вдруг услышал:

— Простите, пожалуйста, вы не могли бы перевести меня через дорогу? — Несколько секунд он помолчал и опять сказал: — Простите, пожалуйста, вы не могли бы перевести меня через дорогу?

Рядом никого не было.

— Леонид Витальевич!

Он не услышал. Тогда я подошел к нему и тронул его за рукав.

— Вот спасибо. Вот спасибо, — сказал он. — Понимаете, куриная слепота вдруг напала.

Он взял с тротуара черную хозяйственную сумку, и мы пошли.

Я перевел его через улицу.

— Ну, дальше я сам доберусь. Спасибо. Или, может быть, нам по пути?..

— По пути, — сказал я.

— Знакомый голос. — Леонид Витальевич остановился и вдруг спросил: — Вы кто?

— Я?.. Муромцев.

— Ах да, Муромцев? — сказал Леонид Витальевич. — Ну если уж так, доведи меня до дому. Дурацкие нервы. Как поволнуюсь, так куриная слепота нападает… Ты знаешь, что такое куриная слепота? Или ты не специалист по курам?

Он вдруг как-то странно засмеялся, и мне стало неловко.

— Леонид Витальевич, — сказал я, — вы извините, но я все знаю.