Родька - [10]

Тут наступила долгая пауза.

— Уж не хочешь ли ты жениться? — спросил я шутя.

— Это не твое дело, — рассердился папа. — А почему ты думаешь? Тебе Костя что-нибудь рассказывал?

Мы опять помолчали.

— Если ты женишься, — сказал я, — я уйду из дому.

— Вот как? — сказал папа. — Ну что ж, тогда я, пожалуй действительно женюсь.

— Ну и женись, пожалуйста. Хоть сегодня!

— Почему же непременно сегодня? Мне торопиться некуда. Я еще, собственно, и не принял никакого решения.

— Вот и неправда, принял ты решение. И в конкурсе хочешь участвовать из-за нее. И деньги мне на туфли дал только для того, чтобы задобрить!

Папа вдруг здорово разозлился.

— Пошел вон отсюда! — сказал он. — Пошел вон на кухню, и чтоб я тебя больше не видел!

Наконец-то Костя купил себе мотороллер. Правда, не новый, поломанный. Но зато хорошей марки и недорого.

Во дворе в дровяном сарае у Кости целая мастерская. Он сам чинит мотор.

— Хочешь, я буду тебе помогать?

— Иди ты отсюда, болтун, — говорит Костя. — Между прочим, папа тобой здорово недоволен.

— А ты и рад?

— Да, если хочешь, рад. Давно пора за тебя взяться. Что ты о себе думаешь? Ведь тебе уже скоро пятнадцать лет. Я в твоем возрасте…

— Это мне неинтересно.

— Что?

— Каким ты был в моем возрасте.

— Почему?

— Потому, что в твоем возрасте я не хочу быть таким, как ты сейчас.

— Слушай, Родька, ты учти, пока мы с глазу на глаз, я еще терплю твои выходки, но если ты позволишь себе что-нибудь при других…

— При ком?

— Ну мало ли при ком. Тут к нам должен прийти один человек.

— А может быть, одна?

— Может быть, и одна.

— Значит, папа действительно хочет жениться?

— С чего ты взял, при чем тут папа?

— Папа хочет жениться, — сказал я, — потому он на меня и сердится. Вот скоро ты женишься и папа женится. А я останусь один, как перс.

— Как перст, — сказал Костя.

— Нет, как перс. Я же лучше знаю. Это народная мудрость. Слушай, Костя, дай мне свои заграничные носки.

— Зачем?

— Я иду на именины.

— А туфли купил?

— Конечно.

— Какие?

Я рассказал.

— Чепуха, — сказал Костя. — Это туфли для молодых. Лигиной маме они не годятся.

— Лигина мама молодая, — сказал я. — Ей всего тридцать семь лет.

— Тридцать семь лет — это почти старуха, — сказал Костя.

— А как же папа? Ему ведь скоро пятьдесят.

— Папа — другое дело. Мужчины вообще позже старятся. А папа еще и флегматик.

— Ты врешь, — сказал я, — у меня и у папы сангвинический темперамент. Я читал.

— Все равно, — сказал Костя. — Ты посмотри на его образ жизни — ему же ничего не надо. Он ничего не добивается. При его способностях запросто можно было бы пробиться в любом городе. Когда прижмет, он все может. Ты видел, как быстро он сделал эту последнюю работу?

— Это он для тебя старался.

— Какая разница? Главное, что он может. Он, если бы захотел, мог бы зарабатывать раза в два больше, чем теперь.

— Почему же он не зарабатывает?

— Потому, что ему лень. Он лучше с тобой в шахматы поиграет или будет лежать на диване и читать какой-нибудь детектив. Он, между прочим, не всегда был таким. Мне рассказывал один его бывший приятель. Когда еще мама была жива, папа был совсем другим человеком. Ему даже предсказывали большое будущее. А после смерти мамы он опустился.

— Что значит опустился?

— Ну не опустился, а так, понимаешь, махнул на себя рукой. Это, между прочим, нечестно с его стороны.

— Почему?

— Наивный какой! Почему? Ведь он отвечает не только за себя, как-никак мы его дети. И если ему самому не хочется уезжать из Благовещенска, то это еще не значит, что мы тоже должны закисать в этой дыре.

— Тебе разве плохо в Благовещенске?

— А тебе?

— Мне ничего.

— Это потому, что ты не видел других городов.

— А ты видел?

— Тоже не много. Но все-таки в Новосибирске я был на соревнованиях. И с отцом в Москву ездил, когда ты был еще маленьким. Там совсем другая жизнь, другие возможности. Нет, он как хочет, а я в Благовещенске не останусь.

— Странный ты человек, разве можно так говорить про отца?

— Это ты странный, — сказал Костя. — Только так и можно. И потом, это не я выдумал. Извечный конфликт — отцы и дети. Вот я посмотрю, что ты запоешь, когда вырастешь.

Весь перепачканный машинным маслом, в старом тренировочном костюме, Костя сидел прямо на полуразобранном моторе и возбужденно говорил, размахивая паклей.

— Надо что-то делать, как-то пробиваться. Вот вы оба меня не понимаете. А я, может быть, благороднее вас, и даже намного. Я что делаю? Я продираюсь к какой-то самостоятельной жизни. Почему? Потому, что я не хочу сидеть на шее у родителя. Пока я живу на его счет да еще ты вдобавок, он же не человек. Вот ты говоришь: жениться. Он давно уже хочет жениться. Только он не может. Он не хочет нарушать свой долг.

— Какой долг?

— Он считает, что должен думать сначала о нас, а потом о себе. Лично я с мачехой и двух дней жить не стал бы. А ты? Ты смог бы жить с чужим человеком?

— А что тут такого!

— Брось, брось, — сказал Костя. — Это ты сейчас так, для красоты слога. При мне — пожалуйста. Но при отце ты не вздумай брякнуть что-нибудь в этом роде.

— Почему?

— Да ну тебя. Все тебе надо объяснять!

— Ну ладно, ничего не надо мне объяснять. Только дай носки.

— Нет, я тебе не дам носки.