Ритера или опасная любовь - [2]

— Ну, знакомь меня! — бодро воскликнул.

Из красно-коричневых кустов вышло трое. Один из них, тщедушный и сутулый парень с длинными чёрными волосами и бледным угловатым лицом смахивал на Мефистофеля. Второй наоборот был широк в плечах, плотен, всё в нем отдавало силой дикого зверя. Округлые формы третьего недвусмысленно выдавали в нем девушку. Худенькая, с тонкими ключицами и узкими плечами, одета в брюки и синюю шёлковую блузку, сквозь которую проступали соски по-девичьи упругих грудей. По плечам бурным водопадом пенились ярко-рыжие волосы.

— Ты кого привёз, Сила? — буркнул амбал, удостоив меня лишь косого взгляда.

— Ад, ты просил лётчика. Вот. Майор Максим Стоцкий, командир авиаполка — пробормотал Сила, явно ещё не отошедший от происшествия с полицией.

— Командир эскадрилья, — поправил я его. — Бывший. Для чего я вам понадобился?

Крепыш, явно главарь, подошёл ко мне, осмотрел с ног до головы и повернулся к «Мефистофелю»:

— Наум, покажи ему.

Тощий парень вытащил из кармана портативный голографический проектор. Перед нами стало вращаться изображение закруглённого по углам ромба с немного вытянутой вперёд частью. Верх плавно переходил в каплеобразный фонарь. Сзади вырез с раструбом турбореактивного двигателя. А на краях крыльев два выступа с голубоватым отсветом газовой горелки.

— Космолёт нулевого класса с ракетными двигателями на холодном синтезе, — определил я.

— Летал на таких? — поинтересовался Наум.

— Я — лётчик-испытатель. Должен летать на всем, что летает, и даже плохо на том, что не летает.

— Ага, поэтому кабину называют кокпитом.

Я усмехнулся, но промолчал. Наум явно пытался поддеть меня. «Cockpit» в прямом переводе с английского — место для петуха.

— Ну, так всё-таки? — не унимался Наум, хитро прищурив правый глаз. — Летал или нет?

— Летал, — ответил я, не отводя насмешливого взгляда от его бледного лица.

— А если летал, знаешь, что там все на электронике.

Ах, вон оно что. Видать, бедняга, просиживая сутками за компьютером, мечтал о небе. Может, играл в авиасимуляторы. Чувствовал себя главным до тех пор, пока я тут не появился. Уязвлённое самолюбие лезло из него неудержимо, как тараканы из разворошённого гнезда.

— Наум, может, ты поведёшь? А? Тогда я пошёл? Зачем я, если ты такой крутой пилот?

— Заткнись, Наум, — гаркнул Ад. — Выёживаться перед своей бабой будешь. Слушай, майор. На этих космолётах вывозят с рудников сойдалиум. План такой: угоняем один из таких. И улетаем на Асколлу. Там сбываем товар. Заказчик нас там ждёт.

— И сколько хотите взять?

— Полтонны.

Я присвистнул. Один килограмм сойдалиума стоил миллион кредитов.

— И какова моя доля?

— Десять процентов.

— Нет, ребята. Это не серьёзно. Поровну.

— Какое поровну?! — широкое лицо Ада побагровело от злости. — Ты извозчик. Должен только довезти!

— Ну, так ищите другого «извозчика». Только все равно я — лучший. Вы ж наверняка меня проверили. И потом. Тут нужно два пилота. Два, — я показал на пальцах. — Управление сложное.

— У нас есть второй пилот, — неожиданно глубокое, но мягкое контральто подавшей голос девушки заставило кровь прилить не только к голове, но и к другой части тела.

— И кто? — я улыбнулся, оглянулся по сторонам, делая вид, что жду появления ещё кого-то.

— Это я. Меня зовут Ритера, — она протянула мне узкую, не по-женски жёсткую ладонь, о которую я словно обжёгся. — Идемте, я вам покажу.

На каменистой площадке раскинул длинные узкие крылья ракетоплан третьего класса. Девушка забралась в кабину на переднее сидение. Я не последовал за ней, обошёл «летуна», постучал ногой о шасси, проверил крепление у хвостового оперения, заглянул под капот двигателя. На удивление всё содержалось в приличном состоянии. Удовлетворённый осмотром, забрался в кабину, устроившись рядом на сиденье второго пилота.

Мы утюжили бордовые складки облаков, вышивали изящный узор на розовеющем холсте неба. Прикусив губу от напряжения, Ритера крутила и вертела «летуном», как игрушкой, выделывая каскады таких акробатических кульбитов, что сердце замирало в груди, и тошнота подкатывала к горлу. Иногда безумно хотелось выкрикнуть: «Ух, ты, молодец! Здорово!», словно я в первый раз оказался в самолёте. Но я одёргивал себя со стыдом, проклиная профессиональное честолюбие. Восхищение мастерством девушки быстро переросло в профессиональную ревность.

Непослушные пряди её волос щекотали мне щёку, в ноздри проникал терпкий запах тела, заставляя вскипать кровь. Сквозь распахнутый ворот блузки я видел, как по правой груди девушки ползает божья коровка. Она то спускалась к самому соску, то, перебирая маленькими лапками, забиралась по упругой поверхности вверх. И только через какое-то время я понял, что это голографическая татуировка.

Но я зря расслабился. Атмосфера планеты таит в себе коварные ловушки: разряженные слои, где вверх поднимается слишком горячий воздух, исходящий от высоких скал. И Ритера, влетев в такую западню, потеряла скорость, ракетоплан клюнул носом и свалился в штопор.

Плотно сжались и побелели губы девушки, на щеках зарделись пятна. Она инстинктивно тянула штурвал на себя, что лишь ухудшало положение. Нас швыряло о борта как котят, привязные ремни врезались в тело. Угрожающе сжимались объятья равнодушных скал. Грубо оттолкнув девушку, я рванул штурвал от себя, нажал педаль против очередного витка. Машина вошла в пике и с жутким воем начала ввинчиваться в воздух. И тут ракетоплан вновь подчинился мне, и вышел в горизонталь. Поросший красноватой травой каменистый берег промелькнул так близко, что на миг показалось, я различаю каждую пожухлую травинку.