Рис - [70]

– Что дождь? – машинист, приоткрыв заскрипевшую дверь, оглядел небосвод. – Ныне время такое: не знаешь с утра, доживешь ли до вечера. Дождь. Кто теперь убоится дождя?

Из вагона, набитого свежим зерном, не увидеть осеннего неба. Сквозь трещины в крыше сочились тяжелые капли, внезапно пропавшие после речной переправы. Чай Шэн дернул вниз небольшое окно – поддалось и заело. Одну только руку и высунешь. Из всех окрестных красот удалось разглядеть лишь мелькавшие с бешеной скоростью ветви деревьев.

У Лун лежал навзничь на куче зерна. Дневной свет, пробивавшийся в щель приоткрытого сыном окна, освещал его хворую плоть. Чай Шэн тупо глазел, как колышется в сумраке белое, словно бумага, лицо; как колеблются в такт с перестуком колес исхудалые члены.

– Мы едем на север? – У Лун пробудился от мертвого сна. – Мне кажется, едем на юг.

– Да на север, на север, – Чай Шэн, зачерпнув горстью рис, с отвращеньем взглянул на папашу. – В могиле, считай, а всё людям не веришь.

– На север, – У Лун смежил веки. – В селение Кленов и Ив. Я «вернусь разодетый в парчу и шелка»[45]. В детстве я повидал, как «в шелках возвращались» из города люди. Они на быках привозили в село по телеге зерна. Я на поезде. Целый вагон. Одному человеку за жизнь не осилить.

Чай Шэн промолчал. Бесконечный томительный путь погружал его в смертную скуку. Теперь он жалел, что не взял с собой в поезд сверчков. Часть питомцев смогла пережить холода ранней осени, и, теребя их соломинкой, он наблюдал бы за славными схватками.

– Что у меня кроме риса осталось? – пошарив по куче зерна, У Лун взял за рукав прикорнувшего было Чай Шэн’а. – Потрогай меня и скажи, что осталось. Ступни искалечены. Очи незрячи. Я чувствую, кожу как будто сдирают единым куском. Что осталось?

– Дышать до последнего вздоха, – Чай Шэн грубо сбросил отцовскую длань.

Не хватало еще его трогать за что бы то ни было.

– Только дыханье, – У Лун с безнадежной улыбкой воздел одну руку, схватив что-то в воздухе.

Кисть его вскоре упала на грудь и бессильно скатилась к сочащейся кровью и гноем елде. Он повлек руку вверх по иссохшему дряблому брюху, по впалой груди, наконец прикоснувшись к зубам. К гладким твердым зубам из чистейшего золота.

– Зубы, – У Лун нежно гладил блестящий металл. – В детстве видел у взрослых: один или два на весь рот. А теперь у меня полный рот драгоценных зубов. Видишь зубы мои? Этот желтый металл никогда не сгниет. Я лишился всего, но со мной мои зубы.

Увидев полоску слепящего света меж сморщенных губ – золотое сиянье сулило немалые деньги – Чай Шэн наклонился к отцу, жадно вслушиваясь в ледяное дыхание. В ноздри ударил густой смрадный запах. Дух смерти. А я не узнал, где он прячет бумаги.

– Где ларчик? – «обида жгла душу огнем». – Ты же должен сказать мне, пока не загнулся. Где спрятал ларец?!

Чай Шэн бешено тряс исхудавшее тело У Лун’а. Престранно сгибаясь, как лист на ветру, тот лишь вытянул руку к вершине сверкающей кучи зерна, исторгая из глотки последнее слово.

– Что? «Рис» говоришь? В рисе спрятал?

У Лун не ответил. Чай Шэн полез к самой вершине, стал рыться в зерне. За спиной раздавались слабевшие с каждым мгновением невнятные хрипы, но он всё копал и копал, отыскав, наконец, деревянный увесистый ларчик. Скорее к окну. С мелкой дрожью в руках Чай Шэн взялся за крышку... Ни денег, ни купчих. Под узеньким лучиком света в ларце отливал синеватым таинственным блеском недавно очищенный рис.

– До последнего вздоха дурачил меня!

Чай Шэн, пнув остывавшее тело отца, стал швырять в искаженное смертью лицо горсть за горстью душистые зерна. Под пологом риса исчезли глаза, уши, нос... Желтый блеск! Сквозь провал впалых губ, через россыпь мерцающих зерен струилось прельщавшее душу сиянье.

Раздвинув холодные губы, Чай Шэн сунул палец в безжизненный рот, с силой выдернув верхнюю челюсть. Вторая пошла уже легче. Очистив от риса ларец, Чай Шэн спрятал в него драгоценные зубы. Легонько касаясь друг друга они издавали приятный на слух чистый звон.

Стук колес был последим, что слышал У Лун. Он на поезде – поезд везет его вдаль по бескрайней дороге бездомных. Не слышно дождя: видно, солнце уже разогнало осенние тучи. У Лун попытался припомнить кто он и откуда, но вспомнил одно – он сбежавший из смытого мутной водою селения Кленов и Ив сирота.

Бесконечный поток был последним, что видел У Лун. Он в воде – та уносит его, как коробочку[48] хлопка, как зернышко риса.