Рис - [68]

– У тебя очень много врагов. У тебя на руках много крови. Не я, так другой бы явился тебя покарать. Ты же знаешь, убийца когда-нибудь сам станет жертвой убийцы.

– Неправда. Я жертва постыдной болезни. Как мог я предвидеть, что жизнь мою сгубят вонючие шлюхи? – У Лун, искривившись от боли, мотнул головой. – Ты мне враг? За родителей мстишь?

– За себя. Я не знаю, за что я тебя ненавижу. Но с детства, как только увидел тебя, и до сих самых пор... Не могу объяснить. Ненавижу, и всё. Это ненависть, данная Небом.

– Ты очень похож на меня. Я такой же был в юные годы, – с трудом приподняв онемевшую руку, У Лун прикоснулся к вцепившейся в волосы белой перчатке. – Ты так не тяни, Бао Ю. Я больной, мое тело не терпит страданий.

– Я знаю. И только поэтому я буду мучить тебя.

Бао Ю улыбнулся. На пухлых щеках проявились умильные ямочки.

– Здесь применяют различные пытки, – он выпустил волосы, чтоб натянуть поплотнее перчатку. – Есть дыба, есть пытка водой, пытка дымом. А если тебе, как болтают, неведом страх боли, то можно пронзить раскаленною спицей пять пальцев. Когда-нибудь видел шашлык из барашка?

У Лун’а пытали всю ночь, беспрестанно меняя орудья и вид истязаний. На теле его вскрылись все темно-красные струпья и белые язвы. Кровь с гноем, как капли дождя, окропляли залитый запекшейся кровью других, прежде мучимых жертв скользкий пол. До конца истязаний терзавший его Бао Ю не услышал столь чаемых стонов. Быть может, не зря утверждала молва, что У Лун’у не ведом страх боли. А может, он был слишком немощен, чтобы стонать. Свесив голову, смежив глаза, У Лун будто дремал, погруженный в спокойствие и безмятежность. К рассвету уставший мучитель его, задыхаясь, хватал воздух ртом. Отвязав от скамьи, сбросив тело на каменный пол, Бао Ю провел пальцем под носом У Лун’а. Он дышит. Полночи немыслимых пыток, а он еще жив. Бао Ю и подумать не мог, что У Лун’а доподлинно «бей не забьешь, сокрушай не сломаешь».

Облитый водой из ведерка У Лун приоткрыл один глаз, оглядевший лицо Бао Ю с неожиданной мягкостью:

– Ты как, закончил? Теперь меня можно отправить домой.

– Я отправлю, когда рассветет.

Проведя кистью в белой перчатке по влажному, в струпьях и язвах лицу, Бао Ю не нашел и кусочка целехонькой кожи. Глаза. Один тусклый и мутный, затянутый белою пленкой. В другом, словно в чистой воде родника, отражалось лицо Бао Ю.

– Кто лишил тебя глаза?

– Твой дед. Он был тоже мне враг.

– У него, видно, не было времени, чтоб завершить, – Бао Ю поднял с пола железную спицу. – Так я его дело закончу.

Сжав спицу в ладони, он с силой вонзил ее в зрячее око – один раз, другой, третий раз – наконец-то услышав, давно предвкушаемый звук. Нет, не стон. Это был бесконечный пронзительный вой.

Вычищая отхожее место за универмагом, два золотаря обнаружили тело. Сначала они не признали в измазанном спекшейся кровью и свежим дерьмом человеке У Лун’а, что долгие годы вгонял город в страх. Поразительный ход перемен. А прошло-то всего одно лето. На тачке своей, источающей дух нечистот, очистители выгребных ям подкатили находку к лабазу.

– Случилось чего? – в один голос спросили они у Ци Юнь.

Зажав нос, та безмолвно глазела на мужа.

– Откуда мне знать, – наконец прошептала она. – Ничего я не знаю.

Ци Юнь было бросилась в спальню за чистой одеждой – ей невыносим был густой, омерзительный запах, что шел смердящего тела У Лун’а – но тот, вдруг очнувшись, схватил ее за руку:

– Не торопись, – лишь У Лун двинул ртом, как из правого глаза на щёку его пролилась струйкой масленой краски густая тягучая кровь. – Про винтовки под кучей зерна... Это ты на меня донесла?

– Никому я тебя не закладывала, – Ци Юнь вырвала руку. – Ты дай, хоть одежду тебе поменяю, а то вид такой, что от страха помрешь.

– Оба глаза мои ныне сгублены вами. А то я бы вмиг разглядел, кто здесь выдал меня.

Его голос был тих и невнятен, но злость, прозорливая злость, как и в прежние дни, осеняла чело.

– Я одною ногой в домовине, – У Лун горько хмыкнул. – Зачем притворяться? Нет смысла бояться меня.

– Никогда я тебя не боялась. Чего на других-то роптать? Ныне жнешь, что посеял.

Сонм мух, налетевших откуда-то с улицы, с мерзким жужжаньем кружился над телом У Лун’а. Две мухи, усевшись на ноги, уже пировали, воткнув хоботки в белый гной свежих язв. Не успела Ци Юнь отогнать наглых тварей, как новые мухи уже облепили гниющую плоть. Бесполезно. Ци Юнь, сложив веер, брезгливо смотрела на бедра У Лун’а, покрытые полчищем мух, на торчащую из-под пропитанных кровью, изорванных в клочья трусов в красных струпьях елду, на изъеденный язвами пах... Ей припомнилась частая, без вожделенья и страсти ночная возня первых лет после брака. Ци Юнь чуть не вырвало. Как получилось, что в связке единой прожили они вплоть до нынешних дней? Только черт разберет.

Пока муж снова был без сознанья, Ци Юнь подняла ото сна сыновей:

– Бао Ю, чтоб он сдох, отца вашего, нелюдь такой, изувечил. Несите быстрее в купальню. Обмою, иначе не примет его Преисподней Владыка.

Ми Шэн и Чай Шэн опустили У Лун’а в лохань, еще полную уксусом после ночного купанья. Ми Шэн, сморщив нос, стащил майку с отца. Чай Шэн бросил на землю, разрезав портновскими ножницами, смрадный ком окровавленных драных трусов.