Рис - [4]
– Не больной я, голодный, – У Лун безучастно взглянул на Чжи Юнь. – Есть ли в доме объедки? Три дня в животе ничего.
Та, лениво зевнув, отстранилась от двери:
– Уж так и быть вынесу. Всяко их кошке хотела отдать. Ой, какая я добрая...
Выйдя из кухни с тарелкой в руках, Чжи Юнь вдруг разглядела, как двое работников гонят к воротам вошедшего в зал незнакомца.
– Он блох нам натащит! – вцепившись У Лун’у в рукав, верещала Ци Юнь. – У него точно вши!!
На бескровном лице проступали багровые пятна. Костлявое тело бессильно моталось под натиском трёх человек. Неожиданно, злым изменившимся голосом он что-то крикнул. Чжи Юнь не расслышала что, но Ци Юнь, подхватившая с полу метелку, огрела его по хребтине:
– Ругаться? Ты, попрошайка, еще и ругаться?!
Понуро усевшись у входа в лабаз, У Лун обратил к переполненной зале дрожащую спину.
– Бедняжка, – под нос протянула Чжи Юнь.
Немного помявшись, она подошла к незнакомцу.
– Устроил сраженье, – хихикнув, Чжи Юнь протянула тарелку У Лун’у. – На, лопай быстрей и ступай. Тебе знать бы пора: попрошайкам не место в лабазе.
У Лун вскинул голову, глянул в тарелку и резким движением выбил объедки на землю:
– Имел я ваш драный лабаз! Вот, гляди: попрошайка я вам или нет.
Чжи Юнь замерла у ворот, одурело взирая на белую россыпь вчерашнего риса. Придя понемногу в себя, она деланно прыснула:
– Хи! А мы гордые. Прям настоящий мужик. Ну не съел, и не надо. Плевать!
Покупатели поворотили к воротам недвижные скучные лица.
– Чжи Юнь, а ну топай сюда! – застучала по стойке Ци Юнь. – Хватит там пред людьми рисоваться.
– А я виновата? – Чжи Юнь поспешила обратно в лабаз. – Пожалела вот: жалкий, голодный. Кто ж знал, что такая зараза? Ну, времечко: все как собаки сейчас, лишь бы руку кормящую цапнуть. Как тяжко быть доброй.
Выстроившись вереницей к весам, покупатели молча следили за маленькой драмой. Стиснув подмышками, бросив за плечи пустые мешки, они думали лишь о цене и о качестве риса. Вести о неурожае уже облетели всю улицу Каменщиков, и её обитатели с тысячью дум, отягчающих сердце, таскали в дома свои полные рисом мешки. В годину войны и упадка лабазы, сбывавшие рис, почитались «чертогами неба». «Багряным огнем разгорались дела» у владельца Большого Гуся.
Покупателей было без счета. Чжи Юнь пришлось встать за прилавок. Считая монеты – для этого дела у ней не хватало терпения и интереса – Чжи Юнь то и дело смотрела за двери лабаза. Вид грязной улицы был тем же самым – унылым и блеклым. Но незнакомец – единственный, кто привлекал ее взгляд, не успел отойти далеко. Он опять и опять попадался Чжи Юнь на глаза, бестолково слоняясь по улице, словно домашняя птица, бегущая прочь от ножа. Обликом жалкий и, можно сказать, отвратительный он пробуждал в ней сумятицу чувств. Молодое лицо и холодный блеск глаз произвели на Чжи Юнь впечатление.
После полудня крытая трепаной тканью повозка[5] остановилась у входа в лабаз. Источавшая приторный дух благовоний – щеки, покрытые инеем пудры; губы, натертые алой помадой; брови, как тонкие черные нити – Чжи Юнь не спеша взобралась в экипаж.
– Куда ехать изволите, старшая барышня?
– Будто не знаешь, – Чжи Юнь нервно топнула ножкой. – Быстрей побежал. Опоздаю, гроша не дождешься.
Из окон лабазов и лавок, с обеих сторон окаймляющих улицу Каменщиков, повысовывались любопытные лица. Соседи уже догадались, Чжи Юнь – заурядное дело для старшей сестры из лабаза Большого Гуся – покатила на званый обед к досточтимому Лю. Уже несколько лет, как она, утверждала молва, превратилась в его содержанку. Частенько Чжи Юнь покидала в повозке лабаз на глазах у работников лавок, но как и когда возвращалась, не видел никто. Похоже, Чжи Юнь возвращалась домой очень поздно. Или же не возвращалась совсем.
В особняк досточтимого Лю, где в тот вечер – изрядный сюрприз для Чжи Юнь – намечался прием в честь каких-то пекинских торговцев, набилась несметная прорва гостей, большей частью Чжи Юнь неизвестных. Достойнейший Лю – наконец-то! – явился из сада, усевшись в компании важного вида персон во главе основного стола.
– Ну-ка дайте пройти! – то и дело толкая толпившихся в зале людей, Чжи Юнь было пробилась к нему.
– Господин наказал, что сегодня присутствие барышни возле него неуместно, – вдруг зашипел преградивший дорогу слуга.
Обомлев, потерявшись, Чжи Юнь, наконец осознав что к чему, наградила слугу ненавидящий взглядом:
– Подумаешь, счастье с ним рядом сидеть. Кто вообще собирался с ним рядом сидеть?
Повалившись на стол – дали знать о себе иноземные красные вина – Чжи Юнь во весь голос просила отправить ее восвояси. Сидевшие рядом девицы шептались, пытаясь взять в толк, кто она и откуда.
– С лабаза, что рисом торгует, девчонка, – промолвил вдруг кто-то.
Чжи Юнь, схватив палочки[6], забарабанила ими по блюдечку с уксусом:
– Хоть бы и так, болтунишки! Да что бы вы все без лабаза-то делали? Жрали дерьмо или ветром питались?
Сраженные бурным потоком несдержанных слов, гости переглянулись.
