Римский трибун - [43]

Ты заложил прочный фундамент: истину, мир, правосудие, свободу — строй же на них. Все, что ты создашь на такой основе, будет долговечно и выдержит любые нападки.

А в то время, как ты занят деяниями, я — пока не найдется гения, достойного описать эти события, — отдаю тебе мой слабый талант и мое перо, для того чтобы со своей стороны, как говорит Тит Ливий, способствовать увековечению подвигов избранного народа».

— Да, — тихо произнесла Нина, — Петрарка — твой друг и настоящий патриот. Но большинству французских да и итальянских прелатов чужды наши идеи. Они охотней читают доносы инквизиторов. Тебе следует быть осторожным. Неужели нельзя договориться с Раймондо? Ведь до сих пор ты умел с ним ладить?

— Вряд ли из этого что получится. Я решил дополнить эдикт от первого августа еще тремя законами. А они никак не могут прийтись по вкусу архиепископу.

— Какие законы? — Нина изумленно взглянула на мужа.

— Я хочу освободить церковных крестьян от их непосредственных хозяев. Они будут подчиняться не аббатствам и епископам, а прямо его святейшеству папе и кардиналам.

— То есть на деле твоему правительству?

— Почему бы и нет? Они станут полноправными гражданами Римской республики.

— Но твои постановления еще больше всполошат клириков!

— Скорее аббатов и епископов, — усмехнулся Кола. — Папе и кардиналам все равно, с кого получать деньги. Зато крестьянам не придется платить лишним ворам, достаточно бездельникам дают во время служб и церемоний.

— Ты раздуваешь костер! — воскликнула Нина. — Не угодить бы в него.

— Пока это нам не грозит. Посмотри, какое послание я готовлю в Авиньон. — Кола протянул жене лист, исписанный мелким почерком.

— Ты доказываешь, что вызов в Рим претендентов на императорский престол — дело полезное и папству? — пробежав глазами первые строки, сказала Нина. — Дальше я что-то не разберу. Прочти вот отсюда.

Кола ди Риенцо взял лист и стал негромко читать:

— «С помощью святого духа в Риме чудесным образом восстановлены свобода, справедливость и мир. Под нашим управлением город очищен наконец от разбойников и перестал быть их логовом. Широко открыты дороги, леса, холмы, и любые места сейчас безопасны для пилигримов».

Трибун поднялся из-за стола и с письмом в руках прошелся по комнате.

— А вот о Раймондо. Пусть папа узнает правду об архиепископе. — Кола неторопливо продолжал чтение — «Из почета и уважения к Вашей милостивейшей святости в начале правления я присоединил к себе викария. Когда же было выяснено скрываемое им в течение многих дней малодушие, народ снова единогласно утвердил меня одного. Зная, однако, что плечи мои недостаточно сильны для несения все увеличивающихся государственных забот, я уже дважды предлагал на заседании Совета, чтобы по истечении трехмесячного срока избрали нового трибуна. Но так как все отказываются, я вынужден сохранять за собой власть и делаю это не из честолюбия, не из стремления к высокому сану, должности или мирской известности, которой всегда следует избегать, как грязи, а из желания общего блага и ради благоденствия всех народов. Прошу не особенно прислушиваться к ложным сообщениям, так как с моей стороны все делается во славу и хвалу Вашего святейшества».

— Когда же ты намерен огласить новые законы? — помолчав, спросила Нина.

— Пятнадцатого августа в храме Марии Маджоре намечено мое коронование. Думаю — этот день будет самым удобным.

— Решил все-таки не отказываться от венца? Как бы тебя не обвинили потом в тщеславии.

— Для престижа Рима — главы мира — необходимо укрепить власть трибуна. Она должна быть официально признана и церковью и союзными послами. Чем пышнее и красочнее будет обставлен ритуал, тем лучше.

* * *

— Все ли готово к коронации? Договорился ли с приорами церквей? — спросил трибун у брата Андреа, входя в его комнату, похожую на келью.

Молодой францисканец поклонился и показал рукой на стол, где лежали золотой шар державы с маленьким крестом и шесть венцов: пять зеленых из листьев и один серебряный.

— Приоры согласились венчать вас. Правда, кое-кому пришлось напомнить о капитолийском подвале. — Монах сдвинул брови. — Впрочем, они оказались понятливей, чем я ожидал.

— Раймондо, наверное, опять скажется больным и не явится в храм, — тихо произнес Кола. — Обычай требует, чтобы последний серебряный венец был освящен по меньшей мере епископом.

— Даже в этом господь помогает нам, — улыбнулся Андреа. — Только что в Рим прибыл архиепископ Неаполитанский. Он не в ладах с Раймондо и обещал принять участие в торжествах. Мы уже условились.

— Тогда остается решить еще один вопрос. Я хочу, чтобы зеленые венцы с меня снимал человек низкого звания. Им должен быть какой-нибудь бедняк. Пусть римляне видят, что я ценю простых людей не меньше прелатов. Народ сделал меня трибуном, и лишь он может развенчать меня.

— Подыскать подходящего человека нетрудно, — заметил монах. — Кстати, в приемной вас ждет старец, по виду нищий…

— Что же ты не впустил его?

— Старик показался мне не тем, за кого он себя выдает. Слишком гордый взгляд, хотя одет в лохмотья. Надо бы проверить.

— Не будь чересчур подозрительным, — сказал Кола. — Вряд ли моей жизни угрожает опасность от руки слабого старика.