Римский трибун - [41]

— Ну как, о чем болтают в городе? Довольны ли праздником? — Трибун внимательно посмотрел на монаха.

— Состязание атлетов и рыцарский турнир удались на славу. Угощению тоже все рады. Подобного пира отродясь никто не видывал, — отозвался тот. — Меня тревожит другое. Кто-то сеет слухи, будто вы нарочно глумитесь над христианскими святынями. Сперва омовение в купели Константина Великого, потом превращение его памятника в винный сосуд, наконец, недозволенное пользование папским столом.

— И в чем тут святотатство? Император Константин вошел в ту купель язычником, я же выкупался там как добрый христианин. А за столом его святейшества мы сидели вместе с архиепископом и вкушали вполне благопристойно.

— Тем не менее в Авиньон шлют доносы. Моим людям удалось перехватить несколько анонимных писем. Вас обвиняют в намерении вызвать в Рим не только претендентов на императорский престол, но и самого папу.

— Зачем мне вызывать его? — пожал плечами Риенцо. — Климент Шестой обещал быть здесь в юбилейном 1350 году. До тех пор мы и без него обойдемся.

— Впрочем, главное не это, — продолжал брат Андреа. — Анонимно на вас писали и раньше. Хуже дело с Раймондо. Вчера у собора Крестителя при чтении нового декрета архиепископ заставил своего нотария составить официальный протест. Его уже отправили в Авиньон.

— Трус он, этот Раймондо, — поднимаясь, спокойно сказал Кола. — Жалкий, старый трус! Впрочем, помешать он нам не сможет. Если понадобится, мы лишим его ректорства. После празднеств я сам напишу об этом папе.

— Полагаете, Климент Шестой одобрит новые постановления? — с сомнением спросил монах.

— В душе он, конечно, будет против, — усмехнулся Кола ди Риенцо. — Но его святейшество не так глуп, чтобы открыто противиться воле римского народа. Говоря откровенно, меня больше беспокоят бароны. Никколо Гаэтани граф Фонди до сих пор не явился в Рим. Кое-кто из рода Орсини тайно поддерживает его. В ближайшее время пошлю графу вызов на поединок. Не примет честного боя, придется начать с ним войну.

* * *

— Почти все делегации уже перед дворцом, а Раймондо все нет! — Чекко Манчини озабоченно взглянул на трибуна, стоявшего у окна большого зала Совета.

— Подождем еще немного, — сказал тот. — Если архиепископ не явится, я раздам знамена и кольца без него. В конце концов это не церковное венчание, обойдемся и без священника.

— Будет ли прок от такого «брака»? — подходя к мужу, заметила Нина. — Без папского благословения союз долго не просуществует.

— Лишь бы было в семье согласие, — улыбнулся Кола.

— В том-то и беда, что в согласии приходится сомневаться, — вздохнул художник. — Многие города не желают терять независимость. Объединение Италии для них дело второстепенное.

— Народные собрания в Ареццо и в свободной Сиенской республике сами признали суверенную власть Рима, — негромко произнес трибун. — Они не случайно просят назначить им римского подесту. Постоянные нашествия чужеземных захватчиков их кое-чему научили.

— Зато другие больше полагаются на собственные стены, — возразил Чекко. — Неизвестно еще, примут ли они наши знамена.

— В одиночку сейчас не проживешь. Это скоро поймут все, — убежденно сказал Кола ди Риенцо. — Но не будем спорить. Постараемся выполнить свой долг перед родиной.

Трибун решительно шагнул к окну и дал знак трубачам, ожидавшим у портика Капитолийского дворца. Тотчас десятки длинных серебряных труб возвестили о начале торжественной церемонии.

По случаю заключения союза между итальянскими городами и Римом, на площади широким полукругом выстроились делегации двадцати пяти дружественных государств. За ними толпился народ. Горожане пришли полюбоваться праздничным зрелищем. Многие взобрались на штабеля досок, бревен, на высокие груды камней, подготовленных для будущих строек. Взоры всех были устремлены к портику, где находились трубачи.

Не успели протяжные звуки труб замереть в воздухе, как из дворца появился Кола ди Риенцо в рыцарских доспехах и пурпурной мантии. Рядом шел художник Чекко Манчини. Он держал в руках папский дар — серебряную шкатулку с вырезанными на крышке гербами. Солдаты-знаменосцы несли за ними развернутые знамена.

Подойдя к делегации города Перуджии, стоявшей на левом краю широкого полукруга, Кола громким голосом приветствовал ее. Достав из шкатулки, которую нес художник, памятные обручальные кольца, он вручил их послам в знак любви и твердой верности делу мира, свободы и справедливости.

Затем трибун обратился к делегатам с просьбой принять от римлян знамя императора Константина. Это должно было еще больше освятить заключаемый союз. Перуджинцы с радостью выразили согласие и получили знамя. На алом поле его был изображен белый орел, попирающий разделенный на три части земной шар.

С теми же почестями были переданы кольца и знамена посланцам города Тоди. Им досталось знамя Рима и трибуна. На нем был вышит золотом герб Риенцо и волчица с двумя близнецами Ремом и Ромулом. Третья делегация от дружественной Сиены вместе с дарственными кольцами получила малиновое знамя свободы.

Настала очередь флорентийцев. Для них было приготовлено красочное знамя Италии с изображением двух женщин и земного шара. Послы самого богатого и могущественного города в мире приняли кольца, но взять знамя неожиданно отказались, считая, что это может быть истолковано как посягательство на независимость.