Римская Империя в III веке нашей эры. Проблемы социально-политической истории - [53]
С середины 50-х годов большое влияние на представления историков марксистского направления о характере и причинах возникновения кризиса III века оказывали взгляды Е. М. Штаерман. Данный кризис Е. М. Штаерман трактовала как всеобщий, т. е. охвативший все сферы жизни римского государства, по своему характеру, как явление, связанное с начавшимся с конца II в. н. э. кризисом рабовладельческого строя в Римской империи[579]. Политическая история римского государства, согласно ее концепции, определялась не только борьбой широких эксплуатируемых масс против эксплуататоров, но и борьбой внутри господствующих слоев населения империи — между собственниками крупных земельных имений, уже не связанных с городами и эксплуатацией труда рабов, и муниципальными собственниками-рабовладельцами. Эта борьба внутри господствующего класса в политической сфере вылилась в борьбу между «сенатскими» императорами, выражавшими интересы собственников экзимированных сальтусов, и «солдатскими» императорами, которые, опираясь на армию, защищали интересы средних и мелких муниципальных собственников[580].
Представления Е. М. Штаерман о характере кризиса III века и причинах его возникновения стали определяющими при трактовке этих вопросов другими советскими и зарубежными историками-марксистами[581]. Но утверждения Е. М. Штаерман о всеобщем характере кризиса и обусловленности его возникновения и развития социальными противоречиями в римском обществе вызвали и возражения как зарубежных[582], так и некоторых советских историков.
Η. Н. Белова и М. Я. Сюзюмов выступили против трактовки Е. М. Штаерман кризиса III века как проявления кризиса рабовладельческого способа производства в Римской империи. По их мнению, данный кризис порожден не разложением рабовладельческих отношений, а традиционной политикой управления империей как полисом и концентрацией богатств в Риме, что вызвало серьезное перенапряжение материальных сил, особенно в среде мелких и средних собственников[583].
Изложенные соображения Η. Н. Беловой и М. Я. Сюзюмова не получили оценки в историографии. Можно отметить, что в их концепции более глубокого обоснования требуют вопросы о целях, которые ставили перед собой выдвигавшиеся в провинциях претенденты на императорский престол, о результатах преодоления кризиса и др.
А. В. Игнатенко разделяла взгляд Е. М. Штаерман на кризис III века как на всеобщий по его характеру. Но она считала, что римская армия вследствие происходивших в ней процессов варваризации, провинциализации и демократизации утратила тесные связи с центральной властью; легионы, а также жители колоний военнопоселенцев и поселений ветеранов перестали осознавать себя представителями римского правительства на местах и нередко объединялись с провинциалами, участвуя в их национальной и социальной борьбе. Следовательно, римская армия вышла из подчинения центру, перестала быть орудием власти класса рабовладельцев. В этом, по мнению А. В. Игнатенко, состояла суть политического кризиса III века[584].
Несомненно, указанные А. В. Игнатенко процессы, происходившие в армии, влияли на отношение солдат к центральной власти империи. Однако она преувеличивает степень единства армейских кругов с гражданским населением провинций, участия солдат в «национальной и социальной борьбе» провинциалов. Утверждая, что римская армия перестала быть орудием власти класса рабовладельцев, А. В. Игнатенко оставляет открытым вопрос о том, орудием какого же другого класса являлась теперь эта армия.
Особую концепцию причин возникновения кризиса III века излагает А. В. Коптев. Обострение социально-политических отношений в римском государстве в III в. н. э. он напрямую связывает с эдиктом императора Каракаллы от 212 г. н. э. В результате расширения гражданского коллектива до границ империи, считает историк, изменилось соотношение классов, расширились масштабы распространения частной собственности, что потребовало реорганизации политической системы. На этом основании он приходит к заключению, что в категориях марксистской науки события римской истории в III в. н. э. можно назвать социальной революцией, а кризис III века, хотя и связанный в своих проявлениях с политическими неурядицами и экономическими проблемами, «был по существу не экономическим или чисто политическим, а кризисом социальным. Точнее, в связи с неполной расчлененностью социального и политического строя ранней империи его можно определить как социально-политический кризис»[585]. Глубинная же основа кризиса III века «состояла в существенном изменении отношений собственности на основное средство производства — землю»[586].
При оценке изложенных взглядов А. В. Коптева на характер кризиса III века и причины его возникновения следует, конечно, учитывать тот момент, что в его задачи не входило детальное изучение особенностей социально-политического развития Римской империи во II–III вв. н. э., поскольку в целом его работа посвящена более позднему периоду римской истории. Анализируя такое явление, как кризис, он не раскрывает свое понимание этого термина. На наш взгляд, в его концепции переоценивается влияние эдикта Каракаллы на социально-политическую жизнь Римской империи в III в. н. э. и совершенно игнорируется значение в этом плане других процессов и явлений.
