Римлянка - [70]

Он посмотрел на меня, а потом, как бы решившись, подошел, сел возле меня и спросил:

— Как тебя зовут?

— Адриана.

— А меня Джакомо, — сказал он и взял меня за руки.

Все это было так необычно, в я снова подумала, что он, вероятно, робеет. Я позволила ему взять мою руку и улыбнулась, чтобы его ободрить. А он спросил:

— Значит, после них мы займемся любовью?

— Да.

— А если я не хочу?

— Тогда мы не будем ничем заниматься, — весело ответила я, думая, что он шутит.

— Да, — воскликнул он с горячностью, — я не хочу, ни в коем случае не хочу этого!

— Ладно, — согласилась я.

Но в действительности для меня его слова были неожиданностью, я еще ничего не понимала.

— Ты не обиделась? Женщинам не нравится, когда ими пренебрегают.

Наконец-то я поняла, в чем дело, и, не в силах что-либо сказать, отрицательно покачала головой. Значит, он не хотел меня. Внезапно мною овладело отчаяние, и я чуть было не разрыдалась.

— Нет, я не обиделась, — прошептала я, — раз ты не хочешь… подожди своего друга, а потом уйдешь.

— Не знаю, как быть, — продолжал он, — из-за меня ты зря потеряешь вечер… а могла бы что-то заработать.

Я подумала, что, очевидно, у него нет денег и, все еще надеясь, предложила ему:

— Если у тебя сейчас нет денег, неважно… заплатишь в другой раз.

— Ты добрая девушка, — сказал он, — нет, деньги у меня есть… давай сделаем вот как… я тебе заплачу… и ты не потеряешь зря вечер.

Он сунул руку в карман куртки, достал пачку денег, которые, надо полагать, были приготовлены заранее, и положил их на стол простым и вместе с тем необыкновенно изящным и небрежным жестом.

— Нет, нет, — запротестовала я, — при чем тут деньги… об этом даже говорить не стоит.

Но я возражала не очень решительно, потому что, по правде говоря, мне не так уж неприятно было получить от него эти деньги: они как-то нас могут связать, я останусь перед ним в долгу и буду надеяться, что мне удастся расквитаться. Он принял этот мой нерешительный отказ за согласие взять деньги, как оно и было на самом деле, и оставил их на столе. Затем он опять сел на диван, а я, чувствуя, что поступаю глупо и нелепо, потянулась и взяла его за руку. С минуту мы молча глядели друг на друга, потом он неожиданно сильно заломил назад мой мизинец своими длинными худыми пальцами.

— Ой, — немного раздраженно воскликнула я, — что это на тебя нашло?

— Извини меня, — сказал он, и лицо его выразило такое смущение, что я раскаялась в своей резкости и добавила:

— Мне было больно, понимаешь?

— Извини меня, — повторил он.

Охваченный каким-то внезапным волнением, он снова вскочил и начал ходить по комнате. Потом остановился и сказал:

— Не хочешь ли пройтись? Такая тощища ждать их тут.

— А куда мы пойдем?

— Не знаю… давай прокатимся на машине?

Я вспомнила о своих поездках с Джино и торопливо ответила:

— Нет, только не на машине.

— Тогда пойдем куда-нибудь… Здесь есть кафе?

— Здесь нету… но сразу же за городскими воротами, кажется, есть.

— Тогда пойдем в кафе.

Я встала, и мы вышли из комнаты. Когда мы спускались по лестнице, я как бы в шутку сказала:

— Имей в виду: деньги, которые ты мне оставил, дают тебе право прийти ко мне, когда тебе захочется… договорились?

— Договорились.

Стояла зимняя, мягкая, сырая и темная ночь. Весь день шел дождь, и на мостовой остались широкие черные лужи, в которых отражался тусклый свет редких фонарей. Над городской стеной раскинулось спокойное безлунное и беззвездное небо, подернутое, как вуалью, туманом. Время от времени невидимые трамваи, проходившие там, за стеною, разбрызгивали вокруг проводов снопы искр, которые на мгновение освещали небо, полуразвалившиеся башни и склоны рва, поросшие травой. Когда мы очутились на улице, я вспомнила, что уже несколько месяцев не проходила мимо Луна-парка. Обычно я поворачивала направо и шла к площади, где меня ждал Джино. Я не ходила в сторону Луна-парка с тех пор, как гуляла там с мамой; мы поднимались с ней по широкой аллее вдоль стены, любовались иллюминацией и слушали музыку, но, так как у нас не было денег, мы никогда не заходили в парк. По другую сторону широкой аллеи стоял маленький особняк с башенкой, сквозь открытые окна которого я увидела тогда семью, сидевшую за столом; это и был тот самый особняк, который впервые пробудил во мне мечты о замужестве, о собственном доме и о спокойной жизни. Мне захотелось рассказать своему спутнику о тех временах, о своих тогдашних надеждах, и, признаюсь, руководило мною не только сентиментальное чувство, но и расчет. Мне не хотелось, чтобы он судил обо мне по первому впечатлению, пусть он увидит меня в другом, более выгодном свете, такой, какой я была на самом деле. Чтобы принять уважаемых гостей, хозяева обычно надевают свои праздничные платья и открывают двери самых лучших комнат; в настоящее время таким праздничным нарядом и такой гостиной было мое прошлое, мои прежние мечты и стремления, и я рассчитывала, что эти мои воспоминания, пусть даже самые скудные и простые, заставят его переменить мнение обо мне и сблизят нас.

— На эту улицу сейчас почти никто не ходит, — пояснила я, — правда, летом жители нашего квартала гуляют здесь… Я тоже ходила сюда гулять… давно уже… надо было встретиться именно с тобой, чтобы вернуться сюда.