Римлянка - [119]

— А я поступаю не так.

— Ты поступаешь не так, — повторил он вызывающе, — потому что ты как раз и довольствуешься тем, что ешь, пьешь, спишь и занимаешься любовью, когда пожелаешь, а для таких вещей не нужно притворяться… это уже много… но в то же время слишком мало.

Он рассмеялся и сильно похлопал меня по бедру, потом обнял меня и по своему обыкновению начал тормошить, повторяя:

— О, разве ты не знаешь, что наш мир построен на обмане? Не знаешь, что в этом мире все — от короля до последнего нищего — обманщики… везде обман, обман, обман…

Я молчала, ибо знала: в такие минуты не стоит на него обижаться, лучше ему не возражать, а ждать, пока он выговорится. Однако я твердо сказала:

— Я тебя люблю… Это единственное, что я знаю, и мне этого вполне достаточно.

Внезапно успокоившись, он просто ответил:

— Ты права.

Вечер прошел, как обычно, мы больше не говорили ни о политике, ни о неспособности Мино разъяснить свои идеи.

Оставшись одна, я после долгих размышлений пришла к выводу, что дело и впрямь обстояло так, как он говорил; но, скорее всего, он просто не хотел говорить со мною о политике, так как считал, что я ничего не пойму, а кроме того, вероятно, опасался, что я могу по неосторожности подвести его. Я не считала, что он обманул меня, по собственному опыту я знала, что человеку иногда начинает казаться, будто весь мир рушится, или, как сказал Мино, вдруг перестаешь что-либо понимать, даже молитву «Отче наш». На меня тоже, когда мне нездоровилось или когда я по той или иной причине бывала в плохом настроении, находила примерно такая же тоска, досада, притуплялись все остальные чувства. Но его отказ допустить меня в святая святых своей жизни, очевидно, объяснялся другими причинами: неверием, как я уже говорила, в мою способность понять его идеи или же боязнью, что я не смогу быть достаточно осторожной. Потом, много позднее, я поняла, что ошибалась: главная причина заключалась в том, что юная неопытность и слабохарактерность определяли все его поступки.

Но в то время я решила, что лучше всего мне стушеваться, не докучать ему своим любопытством; так я и сделала.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Не знаю почему, но мне прекрасно запомнилось, даже какая погода стояла в те дни. Февраль выдался холодный и дождливый, а в марте потеплело. Легкие белые облачка, словно сетью, опутывали все небо и слепили глаза, стоило только выйти из дома на улицу. Воздух был теплый, но в нем еще чувствовалось прохладное дыхание минувшей зимы. Я гуляла по улицам, наслаждаясь этим неярким, бледным убаюкивающим светом, порой я замедляла шаги и опускала веки, а иногда останавливалась надолго, как завороженная смотрела на самые обыденные вещи: на кошку, которая, усевшись на пороге дома, вылизывала свою белую в черных пятнах шерстку; на бессильно повисшую, сломленную ветром ветвь олеандра, которая все равно, наверно, зацветет; на пучок зеленой травки, пробившийся между плит тротуара. Любуясь зеленым мохом, который после зимних дождей расползся по цоколю домов, я испытала чувство покоя и веры в будущее; если на камне и на земле в узких прогалинах мостовой принялся этот чудесный изумрудный бархат, то и моя жизнь, имеющая столь же слабые корни, как мох, и столь же неприхотливая, жизнь, которую можно сравнить лишь с плесенью, покрывающей дома, вероятно, не прекратится и расцветет. Я была убеждена, что неприятности, приключившиеся со мной в последнее время, миновали; я никогда больше не увижу Сонцоньо, не услышу разговоров о его преступлении и отныне смогу спокойно наслаждаться своими отношениями с Мино.

При этой мысли я, кажется, впервые полностью ощутила истинный вкус к жизни, который есть не что иное, как сладостный покой, ощущение свободы и надежды.

Я начала даже помышлять о перемене образа жизни. Любя Мино, я охладела к другим мужчинам, так что в моих случайных встречах не было больше ни любопытства, ни чувственного влечения. Однако я считала, что все равно жизнь есть жизнь, поэтому не стоит прилагать слишком больших усилий, чтобы изменить ее, это должно случиться лишь тогда, когда у меня появятся новые привычки, чувства и интересы, следовательно, я стану совсем иной, чем была до сих пор, но это произойдет не по моему хотению, а в силу сложившихся обстоятельств и, главное, без резких и внезапных перемен. Другого способа изменить свою жизнь я не видела, потому что к этому времени уже забыла свои честолюбивые мечты о богатстве и не верила, что, изменив образ жизни, сама стану от этого лучше.

Как-то раз я поделилась своими мыслями с Мино. Он внимательно выслушал меня, а потом сказал:

— Мне кажется, ты противоречишь сама себе… разве ты не твердила все время, что хочешь быть богатой, иметь красивый дом, мужа и детей? Все эти желания вполне законны, и, возможно, они сбудутся… но если ты будешь думать так, как сейчас, то никогда ничего не добьешься.

Я ответила ему:

— Вовсе я не говорила: хочу… а хотела бы… то есть если бы до рождения мне было дано право выбора, то я, конечно, не выбрала бы своей нынешней участи… но я родилась в этом доме, от этой матери, в этих условиях, и, в конце концов, я такая, какая есть.