Риэго - [48]

Он шел на рынки в надежде найти больше смелости и откровенности у крестьян, съехавшихся из окружающих столицу деревень. Здесь, правда, не было такого панического страха перед полицией и агентами Святого присутствия. Но зато отчетливо проявлялась враждебность к «болтунам и безбожникам, которых, слава господу, прибрали, наконец, к рукам».

Возможно ли, чтобы угас столь бесследно величайший подъем целого народа?.. Риэго приходил в бешенство.

Ему вспомнились скептические речи Галана. Неужели погибший друг был прав? Неужели кортесы вели борьбу с деспотизмом в пустоте?.. Нет, нет! Свобода — бесценное благо. Она нужна, как воздух, и самому темному человеку, последнему нищему. И народ вновь получит свободу, получит самоуправление и конституционную монархию от подлинных своих друзей!

Испанцы ворчат теперь на тех, кто нес им освобождение от королевской тирании. Но разве не вливают больному в рот лекарство, несмотря на его сопротивление?

* * *

Эгиа метался по министерскому кабинету из угла в угол. Старомодный парик с косичкой ерзал на его голове, грозя слететь при первом же слишком резком движении.

Министр как будто забыл о посетителе. Риэго недоумевал. Чем он мог навлечь на себя гнев генерала? Или его постигла неудача — попасть на прием в минуту столь плохого расположения духа всесильного царедворца?

Эгиа подбежал вдруг к столу, извлек деревянный молоток и стукнул им три раза.

— Будем говорить откровенно, брат мой Риэго. Где бы вы предпочли бороться с тиранией — в столице или в Андалузии? Знаете, мы уже завоевали Севилью и Кадис. Там каждый второй офицер — член масонского братства.

Такого оборота Риэго не ожидал.

— Дон Франсиско, я не понимаю вас…

Генерал улыбнулся хитро и сочувственно. Он поднял кверху указательный и большой пальцы. Это был тайный знак мадридской ложи. Испарина покрыла лоб Рафаэля.

— Ваше смущение понятно, но вы ведь только ученик? Перед собою вы видите мастера. Не легко дается мне доверие братьев. Но каждый полезен Делу на свой лад. Я служу у деспота военным министром. Это отдает в мои руки все нити, я знаю все ходы противной стороны.

Рафаэль мог только повторить:

— Ваше превосходительство, я не понимаю вас…

Эгиа снова забегал по кабинету. Вдруг он подскочил к Риэго. Перед самым носом Рафаэля замелькал увесистый кулак.

— Проклятый масон! В твоих рачьих глазах я читаю, как в раскрытой книге. Во Франции тебя напичкали инструкциями к «иберийским братьям». Следовало бы сегодня же посадить тебя на цепь, но я предпочитаю удовлетворить твою просьбу. Я придумал для тебя хорошую штучку! Ты пойдешь в полк, а за тобой — мои верные глаза. От них не укрыться ни тебе, ни твоим сообщникам.

Рафаэля предупреждали о причудах министра и инквизиторских его забавах. Но аудиенция принимала явно опасный оборот. Нужно протестовать, пока не поздно.

— Ваше превосходительство, честь испанского офицера не может допустить…

Тут Эгиа совсем взбесился. Он заорал во всю свою солдатскую глотку:

— В экспедиционную армию, масонский офицер! В болота дебрей Ориноко! В голодные степи Тукумана! На съедение кайманам и кондорам!.. Что, не по вкусу, господин подпольный полковник? Предпочли бы портить воздух столицы? Нет, милый мой, в Америку!.. В колонии! К черту на рога!..

* * *

В первые дни по возвращении из валансейского пленения Фердинанд не упускал случая изъявить армии свою благодарность за ее многолетнюю верность. Он надавал войску множество обещаний: улучшить питание и одежду солдат, перевооружить пехоту, создать лазаретную службу, обеспечить инвалидов.

Но уже через несколько месяцев по воцарении Фердинанда армия стала испытывать все возрастающее пренебрежение и недружелюбие монарха: Фердинанд боялся армии. Он понимал, что боровшееся против чужеземного тирана войско может вступить в борьбу и со своим, испанским самодержавием.

Испанские вооруженные силы совсем не походили теперь на армию времен Годоя. В офицерской среде бродили дрожжи вольномыслия. Тайные военные союзы, вкус к которым привился со времени французской оккупации, постепенно переходили от таких невинных занятий, как помощь многосемейным офицерам, обучение грамоте солдат, к рассуждениям о природе власти, о преимуществах парламентского государственного устройства и на другие, еще более запретные темы.

Высшие офицеры, генералы Элио, Эгиа и многие другие, помогли Фердинанду разогнать кортесы, истребили зачатки гражданской свободы. Но эти преторианцы не составляли большинства испанского офицерства. Несравненно многочисленнее были офицеры, относившиеся с ненавистью к восторжествовавшей реакции. В рассеянных по гарнизонам страны тайных хунтах зрела угроза неограниченной власти монарха.

Осенью 1814 года, когда Риэго получил от военного министра подполковничьи эполеты и командование вторым батальоном Астурийского полка, стоявшего в Кадисе, отношения между войском и троном были уже вконец испорчены.

Как только военный попадал под подозрение в свободомыслии, либерализме, франк-масонстве, его бросали в подземелье инквизиции. После долгих, изощренных пыток обвиняемого почти всегда приговаривали к бессрочному заключению.