Риэго - [46]

Мина вернулся в Памплону. Отважный генерал рассчитывал, что, немедля развернув знамя движения и овладев памплонской цитаделью, он сможет присоединить к восстанию все стоящие в Наварре войска и создать здесь центр борьбы, вокруг которого объединятся впоследствии армии других провинций.

На первых порах все приготовления шли без помех. Много помогал Мине полковник Хуанито — его правая рука, ближайший друг и сподвижник в годы герильи.

Вскоре, однако, Мина стал замечать неладное. Тайные его распоряжения становились известными новому губернатору Наварры графу Эспелета. Было ясно, что какая-то враждебная сила расстраивает планы восстания.

Случай помог Мине открыть предателя. Это был Хуанито, которого купил Эспелета. Щедрыми подачками граф переманил на свою сторону и многих других участников заговора. С минуты на минуту должен был последовать арест его главаря.

В тот же вечер Мина бежал из Памплоны. По известным ему одному горным тропам он направился к границе и отдался французским властям.

Потерянная возможность покарать изменника причиняла герильеру не меньше страданий, чем вынужденная разлука с родиной.

Но Мина дал себе зарок — не возвращаться в Испанию до тех пор, пока не представится возможность снова бороться за ее свободу. Дышать одним воздухом с тираном он не хотел.

* * *

Несмотря на столь легкую победу над первой испанской революцией, Фердинанд долго не мог отделаться от страха перед поверженным врагом. Он назначил особую следственную комиссию для рассмотрения деятельности либеральных вождей.

После самого пристрастного, поистине инквизиторского следствия комиссия вынуждена была признать, что нет поводов для предания суду томившихся в казематах регентов, депутатов, военных и журналистов, повинных лишь в том, что они старались служить королю наилучшим, по их разумению, образом.

Но решение комиссии не удовлетворило Фердинанда. Он потребовал к себе дела заключенных и без суда, собственной властью, наложил на них кары. Многие угодили на каторгу в марокканские колонии Испании, других он засадил на разные сроки в крепости и тюрьмы.

Королевские репрессии обрушились не только на либералов, но и на их врагов, на тех, кто сотрудничал с королем Жозефом. Заточению в тюрьмы, конфискации имущества подверглись тридцать тысяч офранцуженных.

Этими преследованиями Фердинанд вырыл глубокую пропасть между новым режимом и прогрессивными кругами испанского общества.

С тем большей готовностью бросился он в объятия духовенства, мощного своего союзника.

Тотчас по возвращении он восстановил инквизицию. Правда, теперь Святое присутствие не получило права казнить свои жертвы. Но у него оставалось достаточно иных способов устрашения и мести. Инквизиция сохраняла в неприкосновенности таинственную и мрачную процедуру следствия, средневековые пытки в подземельях, могла широко пользоваться правом вмешательства в самые разнообразные области жизни, не имевшие никакого касательства к религии.

Священники и монахи тесным кольцом окружили короля и его двор. Каждый день в дворцовых покоях служились пышные мессы. Высочайшие особы присутствовали на них, увешанные образками, ладанками. Все действо неизменно завершалось великолепным банкетом. Рекой лилось вино, и охмелевшие священнослужители, подобрав рясы, отплясывали с мадридскими цыганками и манолами[22].

В интимном кругу Фердинанд приходил в прекрасное настроение. В такие часы он становился необычайно щедр, чем с большой легкостью и пользовались его гости. Между двух возлияний какой-нибудь монастырский настоятель улучал минуту для того, чтобы обратиться к королю с просьбой о местах для «своих людей». Эти просьбы обычно тут же на месте и удовлетворялись.

С первых же месяцев царствования Фердинанда началось восстановление монастырей, разрушенных французами. Оно шло с поразительной быстротой — разоренные войной крестьяне отдавали на это свои последние крохи. Чтобы подогреть рвение верующих, церковники прибегали к пророчествам, сотворению чудес, открытию чудотворных мощей.

* * *

Развалясь на софе, пуская кольца дыма, насвистывая, Фердинанд принимал доклады своих министров. Он не любил церемониться с ними — перебивал ежеминутно, торопил, покрикивал. Когда министр протягивал королю список кандидатов на какие-либо посты, тот красным карандашом надписывал другие имена — своих ставленников. Министры превращались в безропотных исполнителей воли неограниченного, деспотического монарха.

Исключительное влияние при дворе имел, например, некий Гомарро. Министры ходили к нему на поклон, заискивающе выслушивали его пожелания и засыпали могущественного человека подарками. Этот Гомарро был всего-навсего слуга-шут, любимец Фердинанда, обладавший секретом забавлять короля, никогда не приедаясь ему. Паясничая, он нередко подсказывал своему повелителю решение того или иного дела.

Важной персоной был и Монтенегро, состоявший при Фердинанде лакеем во время пребывания его в Валансее. По возвращении в Испанию король осыпал Монтенегро почестями и назначил его дворцовым комендантом. Монтенегро составлял расписание прогулок, развлечений и приемов монарха.