Риэго - [47]
Таинственная сила, управлявшая страной, получила у испанцев название камарильи — прихожей, иначе говоря, людей, постоянно находящихся в передней короля. Это испанское слово стало впоследствии у всех народов служить для обозначения безответственных придворных клик.
Конечно, дворцовая челядь была только малой частью сложной машины камарильи. Наиболее близкие к королю царедворцы, а также его духовники, капелланы влияли на управление делами государства несравненно сильнее.
Но в борьбе за близость к самодержцу всех соперников сумел превзойти представитель дворянства. В камарилье надолго забрал верх герцог де Алагон, капитан гвардии, закадычный друг короля, спутник его в ночных похождениях. Мадридцы шептали друг другу на ухо о приключениях Фернандо. Закутавшись в плащи, в масках, король и начальник его гвардии слонялись по непотребным местам окраин Мадрида.
За шесть месяцев Фердинанд отставил восьмерых министров. В немилость и изгнание попали бывший воспитатель короля Эскоикис, давний его друг герцог Инфантадо, а также премьер Сан-Карлос, на смену которому пришел Севальос. Любопытно, что за несколько часов до назначения Севальоса первым министром Фердинанд подписал было указ о его аресте.
Министерская чехарда служила камарилье надежным прикрытием. Творилась легенда о добром, но слабом и неопытном короле, которым играют коварные министры. Либеральные круги, не желавшие расстаться с милой их сердцу идеей конституционной монархии, расценивали частые смены министров, как борьбу короля, попавшего в плен к реакционерам, с самыми крайними из них.
Раболепные видели вещи в ином свете. Они считали, что в немилость попадают министры, заподозренные в тайной склонности к либерализму.
Орган крайних реакционеров «Дозорный» изо дня в день призывал Фердинанда не ограничиваться отставками и ссылками: «Государь! Вы должны, наконец, стать вторым Камбизом. Кожа бесчестного чиновника должна послужить обивкой кресла, на которое сядет его преемник».
II
РИЭГО ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА РОДИНУ
Дорога сжалась, пошла в гору, обросла крутыми стенами. Ослы, нагруженные жалким скарбом, сбавили ход. Медленнее зашагали и проводники-беарнейцы.
Близок последний перевал.
Но чем труднее становится подъем, тем нетерпеливее испанские путники. Когда показался пограничный столб, они оставили погонщиков и поклажу и побежали в гору. Грудь дышала тяжело, от натуги надрывалось сердце. Еще несколько шагов…
С перевала открылась Испания. В изнеможении опустились они на землю. Влажные лица овеял полуденный ветер, напоенный благоуханием трав Арагона.
Рафаэль закрыл затуманенные счастьем глаза. Хотелось только дышать, глубоко вдыхать воздух Испании.
Когда улеглось волнение и иссякли благодарные слезы, Рафаэль стал всматриваться в раскинувшийся под ним до далекого горизонта Арагон. Справа, сверкая овальным алмазом ледника, уходила в синеву Маладетта. С непостижимой высоты в пропасть низвергались водяные каскады, подобные полосам застывшего стекла. За далекими холмами в зыбком мареве угадывалась долина Эбро.
Острый глаз горца охватывал многое, еще больше обнимало жадное сердце. Знакомой, сладостной мелодией звучали переливы пастушьей свирели, плывшие в прозрачной тиши из долины к перевалу. Привычным взглядом искал он овечьи отары под кругами, что чертили в небе темнокрылые пиренейские орлы.
Всем существом своим ощущал Рафаэль, что здесь порог его родины. За спиной осталась цветущая французская сторона. А впереди иной край, суровый и голый. Скалы и потоки, серые оливковые рощи, бурые виноградники и замкнутые в гордой своей нищете селения.
Рафаэля охватило страстное желание добраться скорей до людей, услышать гортанный арагонский говор.
Караван стал спускаться вниз, по дороге к Уэске. Недалеко от приграничной деревни повстречался, наконец, испанец. Это был старый босоногий монах. Догадавшись, что идущие навстречу держат путь из вольнодумной Франции, он прокаркал вызывающе:
— Да здравствует абсолютный король! Смерть либералам!
«Защищаются и женщины» (Ф. Гойя).
«С топором на врага!» (Ф. Гойя).
Через Уэску и Сарагосу Риэго направился в Мадрид.
Он ехал с поручениями от парижской масонской ложи к членам мадридского братства Великий Восток. По точному смыслу полученных им указаний он должен был добиться зачисления в королевскую армию и только после этого мог использовать данные ему пароль и знаки для проникновения в Великий Восток.
В ожидании приема у военного министра Рафаэль бродил по Мадриду. Еще во Франции он узнал обо всем, что произошло на родине со времени возвращения Фердинанда VII. Риэго присматривался к соотечественникам, к жизни столицы. Он жадно искал каких-либо следов освободительной войны, либерального режима.
Но мадридцы, видимо, потеряли весь свой недавний революционный пыл. На Прадо, площади дель Соль, в театрах и кофейнях, где собиралось общество столицы, беседовали о чем угодно, но только не о политических делах.
С несколькими случайными знакомыми Рафаэль пытался было заговаривать о новых назначениях в армии. Но всякий раз собеседник тотчас умолкал и, окинув его подозрительным взглядом, старался поскорей отделаться от назойливого сеньора, очевидно подосланного инквизицией.
