Рейс 307 - [18]

Шрифт
Интервал

Стратежник взял бинокль и поднёс к глазам.

– Отличная наблюдательная позиция, – сказал он. Спасибо, что помогли нам подняться сюда.

– Да пожалуйста, – небрежно бросил Жива.

– А кто помог забраться вам? – спросил пилот.

– Опущенный трос и физическая подготовка, – ответил студент.

– Вы стреляли? – оторвав бинокль от глаз, повернулся к нему Стратежник.

– Да, – кивнул Живцов. На борту никого. Грех не воспользоваться такой возможностью. Где бы я ещё так оторвался? В тире такого не найдёшь.

– Да уж, оторвался, – бурчал, поднявшийся Самойлов. Я чуть в штаны не наложил!

– Странное место для подводной лодки, вы не находите? – обратился Майор к командиру лайнера, когда все собрались на рубке.

– Странное, если не сказать больше, – согласился тот.

– Что видно, Владимир Васильевич? – прозвучал голос второго пилота.

Судя по всему, – начал командир, мы находимся в некой природной чаше, стенками которой являются отвесные скалы.

– Студент, ты увидел то же, что и я? – спросил он у Живцова.

– Да, – невесело ответил тот, и сколько я не всматривался, прохода между ними я не заметил.

Стратежник опустил руку с биноклем, который тут же перехватил Самойлов, после чего взобрался на антенную мачту. Мачта возвышалась над рубкой метров на шесть.

– Во даёт, лазит как мартышка! – задрав голову, воскликнул бортмеханик.

– Я бы попросил, с напускной серьёзностью ответил Сэм.

– И всё таки я не понимаю, как нам удалось сесть без единого толчка? А, Владимир Васильевич? – задумчиво спросил второй пилот.

– Не знаю, Костя. Это необъяснимо. Лучше сейчас сосредоточиться на том, как отсюда выбраться.

– Похоже, к нам ещё гости, – крикнул Самойлов. Идут со стороны нашего «счастливого» лайнера.

– Сколько их? – поднял голову Стратежник.

– Трое. И угадайте кто?

– Ну, – подключился Живцов.

– Наш неугомонный профессор, качёк, и ещё какой-то пузырь, – не отрывая бинокля от глаз, перечислил Сэм.

– Ну, если профессор, то по нашу душу, – махнул рукой Жива.

– Может шмальнёшь рядышком, чтобы он потерялся, – в шутку предложил Сэм, а то достал уже своей опекой. Хотя постой, они несут с собой что-то в сумках. Может еду?

– Да, – это бы сейчас не помешало, – согласился бортмеханик.

– Костя, спустись на камбуз и посмотри, что там есть из провианта, – распорядился Стратежник.

– Понял, Владимир Васильевич, – ответил тот и застучал туфлями по металлу.

– Владимир Васильевич, этой лодке в обед сто лет. Столько даже консервы не «живут», – начал было, бортмеханик.

– Не знаю, – сказал Стратежник. Лодка мне не показалась запущенной. Корпус не ржавый, лебёдки работают так, словно их только смазали.

– Вы правы, капитан, – подтвердил Жива. Лодка настолько не старая, что у неё даже аккумулятор не сел.

– Что? – оживился механик. Откуда ты знаешь?

– А ты спустись вниз и сам увидишь, – крикнул Самойлов.

Механик поспешил по следам второго пилота.

– Владимир Васильевич, здесь повсюду освещение горит, – вынырнул из чрева лодки удивлённый механик. Стратежник поспешил вниз.


* * * *


Профессор Бородин и Никита остановились в ожидании Атласного. Теперь, когда между ними и объектом было чуть больше двухсот метров, они ясно видели, что то, что когда-то они принимали за стену с башней – оказалось …:

– Подводная лодка японского императорского флота, времён Второй мировой войны, – поражённо произнёс профессор.

На рубке белела маркировка лодки I – 403.

– Значит, скоро мы увидим берег? – пришёл к выводу спортсмен.

– Да, я бы не прочь ополоснуться, – подоспел Семён Яковлевич.

– Трудно сказать, – ответил Бородин. Подойдём поближе.

ГЛАВА 16


Константин – второй пилот, спустившись вниз по узкому, похожему на большую, вертикальную трубу проходу оказался на капитанском мостике. Это место скорее напоминало одну из бойлерных в подвале большого дома, по которым в беззаботном детстве лазал он с друзьями – сорванцами.

Сейчас Косте было всего тридцать пять, и воспоминания о детстве были всё ещё свежи в его памяти.

Повсюду, куда не повернись, проходили кабеля, трубы разных размеров, торчащие из них большие манометры, и краны, раскрашенные в красный цвет, что придавало им особой значимости.

Спустившись вниз ещё на один уровень, он попал в некий коридор, по обе стороны которого были видны овальные проходы в другие отсеки. Сверху послышался звон туфель по трапу. Костя спрятался за перегородку следующего отсека. « Наверное, механик лезет», – подумал он. « Ну, сейчас я его встряхну».

Прижавшись к трубам, второй пилот затаил дыхание и стал ждать. Взгляд его шарил по отсеку, пытаясь подробней ознакомиться с обстановкой. Наконец он заметил, что в районе его левого плеча нечто чёрного цвета, свисающее сверху. Костя, повернув голову влево, после чего взгляд его пополз вверх. Чёрная, как ему казалось, тряпка, мирно свисающая над его плечом, оказалась прядью волос бледного женского лица, нависшего над ним. Открыв рот, оно смотрело на него белесыми глазами. Костя, вскрикнув, ввалился в предидущий отсек прямо под ноги спустившемуся бортмеханику.

– Костян! Ты чего? – опешил тот.

– Там, – дрожащей рукой указал Костя на соседний отсек.

– Что там? – серьёзно спросил механик, глядя на напуганного товарища.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.