Рейс 307 - [16]

Шрифт
Интервал

Атласный негромко вскрикнул и закрыл своё лицо ладонями.

– С вами всё в порядке, Семён Яковлевич? – крикнул заскучавший атлет.

Атласный открыл лицо. Вокруг было всё спокойно. Туман стал однородной белой массой, в которой больше не угадывалось ничего.

– Да. Я уже иду, – вышел он из-за камня зачем – то махая рукой.

– Мы слышали металлический стук, – сообщил Бородин. Совсем близко.

– Никита, – обратился комик к атлету, я понимаю, что моя просьба прозвучит, быть может, эгоистично, но не дадите ли вы мне глоток коньяка. А то я продрог до костей.

– Пожалуйста, – протянул бутылку тот. Для этих целей мы его и взяли.

Комик мастерски открыл бутылку и сделал пару глотков из горла.

– Закусывать будете? – предложил Никита.

– Нет. Спасибо. Не хочу портить вкус, – махнул рукой Атласный.

– А вы тут без меня ничего странного не заметили? – спросил он, возвращая бутылку.

– Вроде бы нет, – ответил Никита глядя на профессора.

– И я ничего, – пожал плечами Бородин.

– Ну что же, тогда пойдём дальше бодро сказал комик, приободрённый спиртным.

– Вы так мастерски управились с бутылкой, – заметил Бородин. Вы случайно не из бывших? – с прищуром спросил он.

– Да нет, что вы. Просто в среде артистов это в порядке вещей. Если бы вы только знали, сколько нам, другой раз, приходилось выпивать. Да ещё с людьми, которым и отказать-то нельзя.


* * *


– Ну и сколько же сюрпризов нас ещё ждёт, – вопросил второй пилот. Он снял форменную фуражку и стоял, высоко задрав голову.

Четвёрка сотрудников авиакомпании, стоявшие в ста шагах от возвышающейся над ними субмарины. Поредевший туман давал возможность хорошо рассмотреть гордо развевающийся флаг с красным, лучистым солнцем на белом фоне.

– Это флаг японских военно-морских сил, – задумчиво протянул Расколин.

– Но что она здесь делает? – спросил с изумлением бортмеханик. И этот немецкий Стелс тоже?

– Найдя ответы на этот вопрос, возможно, мы поймём, что здесь делаем Мы, – подитожил командир.

Команда направилась к лодке. Лебёдку с тросом заметили сразу, но вот залезть по тросу наверх не удавалось. Взрослым людям тяжело было поднять на руках свой вес на пятнадцать метров. Будучи моложе всех, борт-механик, сняв пиджак и засучив рукава, долез лишь до середины, после чего сдался.

– Тяжело, – выдохнул он. Руки режет.

За их попытками взобраться наверх, с нескрываемым интересом наблюдали, выглядывая из рубки, Живцов и Самойлов.

– Ну, что, поможем братьям нашим меньшим? – лениво спросил у товарища Живцов.

– Ну, что же, мы гостям всегда рады, – отозвался Самойлов.

Студенты нырнули в открытый люк. Через несколько минут они уже спускались по трапам вниз, волоча с собой спасательные жилеты, ярко-оранжевого цвета.

– Рад вас видеть коллега, – крикнул Живцов Стратежнику, сложив ладони рупором. Добро пожаловать ко мне на борт! – улыбнулся он и бросил вниз жилеты.

– К тебе на борт? – не понял Стратежник. Однако на японца ты мало похож, даже в этой форме.

На Живцове сейчас красовался японский, офицерский мундир и фуражка, найденные им в одном из отсеков.

– Это не важно, – парировал Жива. По морским законам: кто корабль нашёл – тот им и владеет. Одевайте жилеты и по одному пристёгивайтесь к крючку на тросе. Мы поднимем вас на борт.

Пока экипаж Боинга разбирался с жилетами, Самойлов перешёл на вторую лебёдку, у которой собственно те и остановились, и опустил ручку в рабочее положение. Живцов же в это время забрался на рубку и, поворачиваясь вокруг своей оси с, кем-то забытым, биноклем в руках всматривался вдаль. Сквозь клочья рваного тумана он старался разглядеть очертания горизонта, но с каждой секундой настроение его ухудшалось, что было видно по его унылому лицу.

ГЛАВА 14


Профессор Бородин шёл широкими шагами, переступая коренья и обходя валуны, удаляя всё дальше и дальше от Боинга себя и своих спутников. Его массивная фигура, в данный момент, скорее всего, руководствовалась девизом «вижу цель – не вижу препятствий».

– Ну и темпы вы задаёте, профессор! – посетовал Никита.

– А что уже мне говорить, – добавил запыхавшийся Семён Яковлевич. Давайте немного помедленнее, я вас … , – недоговорил он, споткнувшись об один из торчащих корней.

Сквозь мряку просматривались очертания чего-то большого, правильных форм.

– Взгляните, профессор, что бы это могло быть? – вытянул вперёд руку Никита.

– Похоже на стену с башней, – присмотревшись, протянул Бородин.

– Да, похоже на то, – присмотревшись, согласился Атласный. Возможно это спасительная цивилизация. А если нет? Ведь оттуда доносились выстрелы.

– Вы правы, – согласился Бородин. Вы пока отдохните здесь, а я схожу на разведку.

– Я вовсе не устал, – заявил Никита – наоборот только темп взял.

– Ну, хорошо, – сдался комик, я тоже здесь один не останусь, – сказал он и, собрав волю в кулак, поднялся с поваленного дерева.


* * *


А на борту Боинга уже несколько часов подряд, в томительном ожидании, уставшие от собственных кресел и этим же раздражённые люди, пытались скоротать время до прихода, ушедшего на разведку экипажа.

Две студентки достали из сумочек свои причендалы и стали поочерёдно красить друг другу ногти.

– Вы думаете маникюр вам пригодиться в ближайшее время? – с усмешкой спросил их один из пассажиров первого класса.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.