Рейс 307 - [15]

Шрифт
Интервал

– Тогда два чая, – немного расстроившись, заказал он.

В салоне действительно становилось зябко. Но закрыть двери не представлялось возможным – мешал надувной трап.

Стюардессы роздали пассажирам одеяла. Из нескольких лишних решено было смастерить занавес на дверь.

– А где мы, – проснулся профессор.

Спортсмен, чувствуя себя пока старшим на борту, подошёл к нему и объяснил обстановку.

Профессор протёр глаза и прошёлся по салону, потом проверил санузлы.

– А где Самойлов и Живцов? – спросил студентов встревоженный преподаватель.

– Пошли искать экипаж, – бросил Никита.

– Давно?

– Час уж как, – ответила одна из стюардесс, взглянув на крохотные часы у себя на руке.

Профессор подошёл к дверному проёму и стал присматриваться, но кроме тумана не увидел ничего.

– Поможете закрепить?, – спросила его подошедшая к проёму Надежда со только что сшитым занавесом.

– Разумеется, ответил тот и протянул руки, принимая полотно.

Внезапно с улицы донеслась череда мощных выстрелов. Пассажиры повернули головы к иллюминаторам. Профессор и стюардесса – в дверной проём, где по-прежнему не было ничего кроме тумана.

– Я пойду туда, – решительно сказал профессор. Вдруг им нужна помощь.

– Я не могу отпустить вас одного, – вмешался Никита.

– Тогда пойдёмте вместе, – призвал его профессор. Я не могу бросить ребят. Я за них головой отвечаю.

– Хорошо, – ответил атлет.

– Кто-нибудь хочет пойти с нами? – спросил Никита, обратившись к салону.

– Мы можем, – проблеяла одна из студенток, беря за руку подругу, сидевшую на соседнем месте, на что Никита только махнул рукой.

– Я пойду! – крикнул комик. А что? Небольшая прогулка после еды ещё никому не вредила, – улыбнулся он, повернувшись к спутницам.

Троица собралась у выхода.

– Вот возьмите, протянула Вера больной пакет с едой, наспех приготовленный Надеждой.

– И это протянула Надежда бутылку коньяка Никите.

– У меня режим, – сказал Никита, а вот экипажу может пригодиться, добавил он и засунул бутылку за пояс.

– Ну что же первый пошёл! – крикнул комик и поскользил по трапу вниз.

ГЛАВА 13

Живцов стоял на переднем мостике рубки субмарины, вцепившись за рукояти трёхствольной, палубной, зенитной установки.

– Вот это мо-о-щь! – с восторгом кричал он после выпущенной в воздух очереди.

– Ты что?! – вскрикнул перепуганный Самойлов, взобравшийся по трапам на самый верх рубки. Я чуть в штаны не наложил. Предупреждать надо!

– Предупреждаю! – крикнул Живцов и выпустил ещё одну очередь, после чего чертыхнулся и отпустил рукояти зенитки. Эх, заклинил! Честно говоря, я и не думал, что она сработает. Лодка, по ходу, старая. На современных, – сверху ничего такого не ставят.

– Откуда ты знаешь? – удивился Самойлов.

– Мой батя – первый мамкин муж был подводником. Я его лодку видел.

Из стволов зенитной установки пошёл лёгкий дымок.


* * *


– Нужно идти туда, – махнул Стратежник рукой по направлению раздавшихся выстрелов.

Компания изменила свой маршрут и повернув на девяносто градусов побрела навстречу признакам цивилизации.


* * *


– Вы думаете, стоит пойти на выстрелы, профессор? – поинтересовался Атласный.

– Несомненно! – ответил Бородин, ускоряя шаг. Там, где Живцов и Самойлов, – там жди беды, – добавил он.

– Ну, вы нас просто окрылили, – улыбнулся Никита.

Троица шла вперёд, обходя валуны и сухие карликовые деревья. Никита весело переступал торчащие из земли коренья, воспринимая этот процесс как некую тренировку для ножных мышц, – двух же его спутников этот процесс не очень воодушевлял.

– Их что, корнями вверх посадили? – причитал комик, на что Никита только усмехнулся.

Прошло полчаса.

– Сделаем привал, – предложил профессор. Бег с препятствиями хорош для молодых, – заключил он. А нам с Семёном Яковлевичем нужно беречь свои силы.

– О, как вы правы, профессор, – отозвался Атласный. Я и сам хотел предложить, тем более надо сходить по нужде.

Комик отошёл за большой, выше его роста, валун. Справившись с делами, он отвернулся от камня, застёгивая блестящий, змеиной кожи ремень на брюках. Туман нависал над местностью, укрывая её сырой прохладой, сквозь него просматривались очертания маленьких, кривых деревьев, больших пней, с поваленными рядом огромными деревьями, и непонятно откуда взявшимися валунами различной величины, укрытых зелёным мхом.

Туман то сгущался – то редел, плавая по округе, словно низколетящие облака, зачаровывая наблюдателей причудливостью своих форм.

Будучи городским жителем, и не имея возможности наблюдать подобную красоту, Семён Яковлевич смотрел, не отрывая глаз. Вот плывёт облачко в виде ежа, с яблоком на спине, а вот дом с трубой. Атласный стоял, словно ребёнок перед телевизором, а мимо него всё плыли и плыли сказочные образы. Вот проплыл конь, за ним – жираф, за жирафом девочка с бантиком на голове, за девочкой машина – похожая, на его Мазду, машина. Семён почувствовал что-то неприятное, настораживающее. Машина продолжала плыть, а силуэт девочки не исчезал. У Атласного руки сжались в кулаки и вспотели ладони. Встретившись с машиной, силуэт девочки отлетел в сторону, упав прямо под ноги комика, так близко, что тот мог рассмотреть её, переполненные боли, глаза.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.