Рейс 307 - [20]

Шрифт
Интервал

– Пульс слабоватый, но быстро восстанавливается. Вы когда последний раз ели? – Спросил он у стюардессы через минуту исследований.

– Ещё до взлёта, – слабым голосом ответила она.

– Немедленно съешьте или выпейте что – ни будь сладкое, а затем советую как следует подкрепиться. У неё истощение и в связи с этим упадок сил, – обратился он к Вере. Следить надо не только за фигурой, девушки, но и за состоянием организма, – изрёк он. А теперь простите, у меня там выдыхается коньяк, – добавил он и удалился на своё место.

Надо было его раньше позвать, – обратилась Вера к Ольге. С его одеколоном и нашатырь бы не пригодился, – улыбнулась она.

Красовский вошел в общий салон.

– Что случилось? – Спросила полная женщина из первого ряда.

– Стюардесса переборщила с диетой, простите за каламбур, – ухмыльнулся врач. Случился голодный обморок. Сейчас ей уже лучше. Если у кого-нибудь возникнут вопросы относительно здоровья – милости прошу. Где находиться мой кабинет – вы знаете, – добавил он, проходя на своё место.

– Странное место, – задумчиво произнесла учительница младших классов, всматриваясь в иллюминатор. Прошло уже больше двенадцати часов, а мы ещё не увидели ни одного проблеска солнца.

– Да, – мрачновато, – согласилась с ней Ольга, вернувшаяся на своё место. Пасмурная погода, как в Питере или Лондоне.

– Да, – посмотрела на неё подруга, но там же есть и день, и ночь, а здесь всё как будто в одной поре. Странно.

Рыжая студентка со своей подругой, закутавшись в пледы, прижимались друг к другу как котята, стараясь согреться. Сырость, проникшая в салон с улицы, окончательно выхолодила салон авиалайнера. Она оседала испариной на стёклах иллюминаторов и пыталась заползти под небрежно наброшенные на пассажиров пледы, под манжеты рубашек и отвороты воротников, пытаясь своей холодной и влажной рукой лишить людей покоя и сна. Похоже, не касалось это лишь краснолицего бизнесмена, захрапевшего после отключения монитора, до этого принявшего обильное количество спиртного, и врача, прибывающего в похожем состоянии.

Вера приняла у напарницы поднос из-под еды и отнесла его на кухню. Через минуту из кухни повеяло кофе, после чего появилась Вера и вставила стаканчик с душистым напитком в озябшие ладони подруги, после накинула на Надежду плед, и завернувшись в такой же, села рядом.

– Ну, ты меня подруга и напугала, – сказала она.

– Я и сама не на шутку перепугалась, – ответила Надя, отпивая глоток. Диета тут не причём. Видела бы ты то, что померещилось мне, – шёпотом сказала она, повернувшись к Вере, после чего Надежда шёпотом рассказала напарнице о своём видении.

– Вот это страсти, – не веря своим ушам, вымолвила та.

– К чему бы это? – Задумчиво произнесла Надя.

– Может это у тебя чувство вины после аборта? – Аккуратно, чтобы не обидеть подругу предположила напарница.

– Нет никакого чувства вины. – Отрезала Надя. Ты что, забыла, как этот козёл со мной поступил? – Сказала она, резко повысив тон и встав с кресла.

– Нет, нет, я не об этом, – поспешила оправдаться подруга, – я имела в виду, ведь в ребёнке не всё от отца, половина есть и от матери. – Быстро прощебетала Вера, после чего в воздухе повисла тишина.

– Всё, хватит. Пошли работать, – Надежда присела на корточки рядом с тележкой и начала собирать упавшую с полок посуду.

Вера поднялась с кресла и пошла в общий салон, посмотреть всё ли в порядке. При выходе из салона бизнес – класса она столкнулась с пассажиром в дорогом костюме, до этого сидевшего тихо и незаметно.

– Простите. – Извинился он. В салоне холодно, люди замёрзли. Предлагаю спуститься вниз и развести костёр.

Стюардессы и сами в своих коротких форменных юбках продрогли до костей, поэтому Вера не стала с ним спорить.

– Попробуйте, – тихо сказала она.

– Мне понадобиться бумага, что-нибудь горючее, спирт или одеколон, не важно.

– Хорошо, – ответила она и исчезла на кухне.


ГЛАВА 18


Подводная лодка I – 403 – когда-то грозное оружие японского императорского флота, сейчас беспомощно лежала брюхом на грунте, напоминая выброшенного на берег, огромного кита. Его серая «туша» сейчас мало чем выделялась из общего унылого пейзажа. Наверху субмарины шла еле заметная возня, напоминавшая птиц, первыми прилетевших поживиться.

После экипажа самолёта, первым внутрь спустился Самойлов, следом, без каких-либо проблем – Атласный. Никита спускался третьим, передав пакеты с провизией вниз.

– Везёт мне последнее время на малогабаритные помещения, – причитал он.

– Постойте, профессор, – остановил Живцов своего преподавателя, уже приготовившегося спускаться в люк. – Взгляните-ка, протянул студент бинокль. Что вы об этом думаете?

Профессор, вращаясь вокруг своей оси, внимательно изучил окружающий их ландшафт.

– Интересно, протянул он, не отрываясь от бинокля. Похоже мы в некоей природной чаше.

– Да уж, интересно. – Буркнул Жива. Интересно как отсюда выбираться будим.

– Надо посоветоваться с экипажем и разработать план нашего спасения. – Решительно заявил профессор, и отдав бинокль, стал спускаться вниз.

– Ну, что же – пошли разрабатывать, скептически согласился Живцов, ещё раз осмотревшись.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.