Револьвер для Сержанта Пеппера - [58]

— Что? — Шура с трудом отвлёкся от своих переживаний.

— Много вариантов развития событий.

— Какие могут быть варианты, если я уже труп? — чуть было не закричал Шура, но по привычке понизил голос.

— Для трупа ты слишком эмоционален. Так что прекращай кокетничать.

— А что же мне делать? — спросил Шура, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным и унять дрожь в голосе.

— Вот это — мужской вопрос. Достойный, — Харрисон чуть улыбнулся. — Я точно не знаю, что тебе делать, но во всяком случае, уверен, что если здесь победит Морфей, ты обязательно станешь трупом. А вот если он проиграет — у тебя появится шанс. Так что иди и делай.

— Что?..

— Всё, чтобы он проиграл.

7. КОЗЕЛОК

Сделав глоток кофе, Яр закрыл глаза. Он летел по тоннелю. Тоннелем была Вселенная. Тоннель жил звёздами, туманностями, галактиками и музыкой. Она пульсировала, недовольно ворчала и местами вскрикивала. В ней было нечто тревожное и одновременно умиротворенное. «Айвз!» — понял Яр и сразу же задал Неотвеченный Вопрос. Краем глаза он увидел, как гаснут фонари на Аллеях Центрального парка, но в деталях разглядеть тьму не успел. «Это ответ!» — дошло до Яра.

«Дальше!» — шепнула ему музыка, и он помчался ввысь и вширь по бороде великого страхового агента, прорисованной скоплениями космического газа, цепляясь за 1926 и 1940 фалдами концертного фрака, одолженного им у солиста Divine Comedy, закручиваясь риффами Prodigy и сольными штучками Фриппа, но не отвлекаясь на барокко с его унылой заданностью и мазохистскими самоограничениями. Пять сверкающих струн, неизвестно кем и когда натянутых, расчертили пространство, придавая ему пусть непонятную и непознаваемую, но упорядоченность.

Он летел сквозь, вдыхал, обходясь без выдохов, совокуплялся со звёздами, проникая в них мыслью и без сожаления оставляя их. Звёзды провожали его светлыми и чистыми слезами, ледяными искорками застывавшими на сиянии нотного стана.

Айвз догонял его, оборачиваясь Стравинским и прячась за поздним King Crimson и ранним сид-барретовским Pink Floyd, но Яр ускользал, рассыпаясь яркими восьмерками и котофеевскими лукавыми улыбками, рассеивался мириадами рифм и неожиданными разрешениями аккордов. Так они играли в эти вселенские салочки, и веселье пронизывало их до-мажорным аккордом длиною в жизнь, которая теперь у Яра была бесконечной. Об этом сообщил ему Чарльз на одном из плоских витков третьей степени странности.

Яр летел и летел, постепенно становясь словами «это — самая постоянная переменная», и плоский двухмерный постовой, напоминающий бесформенную амебу мышиного цвета тщетно махал фаллической зеброй, то ли пытаясь привлечь к себе внимание, то ли тщетно взывая к гражданской совести участника дорожного движения.

Тени прошлого постоянно кружились вокруг, но нисколько не волновали Яра, лишь одна точка, кроваво-красная, испещрённая какими-то золотистыми царапинками, мешала ему. Она болела и нарывала, как фурункул, наполненный светом и любовью, она не давала ему выйти за пределы скорости света, ведь он боялся, что тогда не сможет её разглядеть, она уйдёт, сольётся с остальной Вселенной, а её так много, как уж тут что-либо разглядеть!

Но это не могло длиться долго, всякая тема требует развития, "а" не может долго прожить без пришествия "б", и нужно было на что-то решаться — продолжать набирать скорость или наоборот, замедлиться. Айвз хохотал валторнами филармонического оркестра Цинциннати и брал Яра «на слабо». Земляничка с фургона (а это, конечно, была она!) успокаивала его, ласкала и приглашала остаться.

Мимо пролетела Стеклянная Луковица, в складках которой привиделись Яру Никита и Саша, Люба и Марфа с маленькой обезьянкой, белый картонный квадрат и клавиши «Kurzweil». Отдельной строкой между луковичных слоёв чернела проба электричества. По поверхности Луковицы бегал, подпрыгивая, Никола Тесла. Эта сволочь, Томас Альба Эдисон, и тут занял его место, теперь великого волновика не пускали и в этот мир. Устрицы, уютно устроившись на морском берегу, любовались земляничными полянами, и Плотнику с Моржом было голодно — ведь земляничный сок делает мясо устриц несъедобным. Но оставался кофе — и Яру даже показалось, что он чувствует этот неповторимый аромат, правда, в этот раз, с пикантной луковой ноткой.

На площадку вышел оркестр сержанта Пеппера в ярких шелковых мундирах. Музыканты стали полукругом вокруг белого картонного квадрата. Сержант взмахнул руками. Золотая ртуть оркестра проникла в грудь, как в тесто. Сверкающий в лучах невидимого светила знак бесконечности превратился в сиротские круглые очки Джона Леннона, и знакомый задорный голос запел:

I told you 'bout the Strawberry Fields,

You know the place where nothing is real,

Well, here's another place you can go

Where ev'rything flows,

Looking through the bent backed tulips

To see how the other half live,

Looking through the glass onion.[47]

Нужно оставаться, понял Яр, и земляничка благодарно разделилась на четыре части, которые тут же протянули друг к другу руки, соединившись в крест. Зазвучала Любовь, крест, от которого пахло мамой и Марфой, устроился на его груди.