Револьвер для Сержанта Пеппера - [57]

— Этот вопрос не для Пепперлэнда, — улыбнулся Джордж. — Не для места, где времени нет. Хотя, если быть до конца честным, нужно сказать, что оно здесь есть, но несколько в ином качестве, чем на Земле.

— С этого места поподробнее. — попросил Шурочка.

— На Земле время как бы одномерно, оно просто течёт вперёд — и всё. Правильно?

— Правильно. А здесь?

— А здесь существует пять измерений времени, плюс ещё несколько локальных временных аномалий. Они на весь Пепперлэнд не влияют, но они есть.

— Стоп, стоп, стоп! — замахал Шура руками. — Не надо про локальные аномалии, а то я совсем запутаюсь. Я и с пятью основными измерениями разобраться не могу.

— А тебе оно и не надо. Ты же не хочешь Полом быть. Тебе просто достаточно знать, что существует пять измерений времени в трёх потоках, они взаимодействуют между собой, и, зная некоторые особенности этого взаимодействия, временем можно управлять. Если подходить совсем утилитарно, то и знание этих особенностей не обязательно. Достаточно выучить несколько простых методик, и этого тебе хватит на все твои бытовые нужды.

— И что я смогу тогда делать? — живо заинтересовался Шурочка.

— Да всё, что хочешь. Ты вот спрашивал, что тебя ждёт. Идём, покажу. А ты смотри и размышляй. С учётом того, что я тебе сейчас сказал.

С этими словами Джордж встал с дивана и подошёл к скрытой за портьерами стене. Шура последовал за ним.

Джордж широким жестом распахнул занавески. Стена состояла из телевизоров. Сколько их было, Шура считать не стал — не до того было. Потому что на всех этих телеэкранах был он. Но картинки на всех экранах были разные.

Вот Шурочка за столом в Михиной квартире, рядом с ним все члены «Клуба Одиноких Сердец», Тамарка, ещё какие-то девицы. Шура, слегка постаревший и сильно пьяный, говорит тост, все смеются, а Тамарка смотрит на него с явным неудовольствием.

Вот Шура, уже поседевший и погрузневший, в операционной, что-то резко говорит своим ассистентам, они же смотрят на него с обожанием.

Вот он лежит неподвижно в прихожей Мишкиной квартиры, глаза его невидяще смотрят в потолок, не щурясь от света электрической лампочки, и белая телефонная трубка качается вверх-вниз по стене на витом чёрном шнуре.

Вот они с Тамаркой лежат на белых простынях в красной от рекламных огней спальне, сжимая друг друга в объятиях, потом она вскакивает и бежит в соседнюю комнату, на ходу накидывая на себя халат, а он, Шура, приподнимается на локте и тревожно вслушивается. Но на лице у него написано счастье.

Вот он на Пикадилли, рядом с ним Тамарка, одетая во что-то неприлично шикарное, вокруг суетятся люди, чёрные застарелые лондонские такси спорят за место с двухэтажными автобусами, а на выгнутой по фасаду светящейся панели горят оранжевые буквы «UdarNicki!!! We have the Beatles again!!!». Они подходят к кинотеатру «Одеон», к Шуре кидается толпа девчонок, некоторые из них на ходу пытаются вцепиться Тамарке в волосы, он с трудом оттаскивает их, параллельно левой рукой вычерчивая какие-то каракули на подставленных блокнотах и дисках, ему на помощь спешат несколько полицейских, а из окна на втором этаже за всем этим с улыбкой наблюдают Алик и Миха. Пол виден в другом окне, и он не улыбается…

— Что это? — спросил Шура у Джорджа.

— Это всё — твоё будущее. Разные варианты.

— А почему звук выключен?

— Его нет, — объяснил Харрисон. — Ты же ещё ничего не сказал. И не спел.

— И не сыграл. — закончил за него Шура.

— Ты даже ещё не услышал то, что тебе нужно сыграть. И, скажу тебе честно, в свете надвигающихся событий, у тебя есть все шансы этого не услышать.

— Не нагнетай! — поморщился Шура. — Вернёмся к Пепперлэнду. Значит, есть пять измерений времени…

— Не упирайся ты в эти пять измерений! — можно было сказать, что Джордж произнес эту фразу очень эмоционально. — Это всего лишь техническая подробность. Она не очень-то и важна в данном контексте.

— А что важно?

— Важно то, о чем вы говорили с Ринго. Любовь и благодарность. Это — основа, базис! Апостол Павел писал: «Всегда молитесь, за всё благодарите», — Харрисон закрыл глаза.

— При чем здесь молитва? — не отставал Шура.

— А молиться без любви нельзя, — пожал плечами Джордж. — Любовь — это язык, на котором Бог с нами общается.

— Так мне что, Бога благодарить, за то, что в моей жизни Морфей Морфеич появился? Появился и нагадил!

— Да. Причём, за это — прежде всего. Зло не знало, что оно станет таким. Об этом говорится в Брахмаджалла сутте.

— Это с чего бы? — вскинулся Шура. — Меня всего лишили — и Тамарки, и друзей, и работы любимой, и жизни…

Внезапно Шура осекся. Он вдруг понял, что последние слова — это, вполне возможно, совсем не оборот речи.

— Да, Шура, и жизни… — тихо сказал Джордж. И после паузы добавил. — По крайней мере той, прошлой жизни. И это — благодаря Морфею.

Шура потрясенно молчал. А как бы вы вели себя на его месте?… Вот то-то и оно! Хорошенькое дело — живёшь, живёшь, копошишься там себе чего-то, и тут вдруг — хлоп! Ваши не пляшут! Ты, брат, покойник!

— Спокойно! — веско сказал Джордж Харрисон. Голос его перестал дрожать, в интонации звучала сила. — Без истерик. Ты в Пепперлэнде. А здесь существует временнáя вариативность.