Репортаж: От идеи до гонорара - [133]

Если хотите убить клише — отбросьте определение или обстоятельство, которое сопровождает существительное. Например, используйте не «глубокая иллюзия», а просто «иллюзия», не «бесчисленное множество», а просто «множество», не «с треском провалился», а просто «провалился», не «с завистью сказала», а просто — «сказала». Сделайте так, чтобы зависть стала понятна либо из цитаты, либо из выражения лица героя или его жестов.

Как обезопасить себя от судебного преследования

Судили меня один раз, а статьи мои были причиной судебных процессов дважды. Просто второй раз обиженный герой материала подал иск не на меня, а на редакцию.

Первый раз я написала в репортаже слова жителя сносимого поселка «Речник»: «Я видел, как милиционеры били мою жену». Некогда было разбираться: видел, не видел, милиционеры — не милиционеры — мы верим людям на слово. Это потом уже оказалось, что кто именно бил, было не понятно — там были разные правоохранительные органы, включая судебных приставов. Но любой правоохранитель для обывателя называется «милиционер». В темноте герой не видел, и уж конечно те, кто бил,— не представлялись. Зафиксировать побои герою не дали.

МВД обиделось и подало в суд на всю серию наших публикаций о «Речнике». Хотя, по-хорошему, надо было подавать в суд на автора цитаты, а не на журналиста. Но на автора цитаты подавать в суд не стали, потому что денег отсудить в этом случае нельзя: морального вреда у юридического лица (МВД) не может быть, а упущенная выгода от краха деловой репутации может быть только у того, кто зарабатывает деньги. Поэтому гордые милиционеры судились за опровержение.

Суд они выиграли. Правда, фразу из моего репортажа все же удалось отвоевать, и суд признал порочащей честь ментов только фразу из репортажа моей коллеги — про то же «битье», только не в цитате, а в лиде, т.е. это было сказано уже от лица журналиста. Опровержение было опубликовано вместе с разгромной статьей главного редактора, где был описан судебный процесс со всеми красками, нарушениями, ляпами и идиотизмом истцов. Не зря говорят: судиться с журналистами — все равно, что свинью стричь: шерсти мало — визгу много.

Второй судебный процесс был серьезнее. Я расследовала деятельность частных банков стволовых клеток пуповинной крови. Банки убеждают беременных мамочек при родах сохранить пуповинную кровь, выделить из нее стволовые клетки и в замороженном виде хранить много-много лет и платить за хранение деньги. Все это для того, чтобы, если родившийся ребенок когда-нибудь заболеет раком, диабетом, ишемической болезнью, инсультом и еще кучей-кучей разных болячек, стволовые клетки, по версии дельцов, могли ему помочь вылечиться. Однако в расследовании я нашла врачей, которые доказывали, что стволовые клетки пуповинной крови не могут помочь для лечения диабета, ишемической болезни, ДЦП и почти всех обещанных заболеваний. Гарантированно они помогают только при лечения онкозаболеваний, но при условии, что они добыты от совместимого донора, а не собственные, поскольку собственные несут ту же мутацию, что и привела к заболеванию. Получается, что банки пуповинной крови обещают то, что не могут выполнить. Правда, в договоре они обязуются только хранить стволовые клетки. Но те, скорее всего, никогда не пригодятся.

В подзаголовке я написала «в роддомах появился вид юридически безупречного мошенничества». Редактор выкинул слово «юридически безупречного» и оставил только «мошенничества». Выходило, что банки — мошенники. Хотя в тексте черным по белому было написано: мы не можем назвать эти банки мошенниками, как не можем назвать мошенниками тех, кто обязуется хранить для вас воздух, если вы опасаетесь его нехватки в будущем.

Еще в лиде была фраза «пуповинная кровь своего владельца от болезней вылечить не может». Редактор решил сократить лид и написал «пуповинная кровь от болезней не лечит». Получилось, что вообще не лечит. Впрочем, в основном тексте лжи не было: там рассказывалось, что донорская пересадка действительно помогает.

Но суд все равно встал на сторону истца — одного из банков стволовых клеток. Хотя надо еще было доказать, что слова «мошенники» в лиде относится именно к этому банку, ведь в тексте фигурировали аж три компании! Причем истцы доказывали, что пуповинная кровь действительно лечит онкозаболевания и используется во всех цивилизованных странах — а кто спорит? Но в лиде, получается, это отрицалось.

Сыграло роль и то, что я не могла защищать свою статью, поскольку я не была ответчиком, а представитель редакции просто не явился в суд. В итоге судья даже не читал статью, а поверил доводам истцов. И у журнала отсудили крупную сумму и обязали удалить мой репортаж. Скорее всего, суд был бы выигран, если бы редактор поступил более корректно, а я могла высказать свою позицию в суде.

Оба эти случая редакционный юрист назвал бы безопасными. Поэтому я сделала два вывода: первый — нельзя заранее предположить, за что на тебя подадут в суд и будет ли иск перспективным. Второй вывод — нельзя перекладывать ответственность за юридическую безопасность текста на редактора. Он может еще более обострить ваши фразы, потому что так интереснее для читателя. Всегда смотрите ваш текст после редактирования.