Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - [42]

Осенью мы запаслись картофелем. Работали на уборке всей семьёй. Поле было вспахано, и нужно было только собирать. Из каждых десяти собранных вёдер картофеля одно было наше. За пару-тройку дней мы заработали больше двадцати вёдер. Хранили картофель в заброшенном погребе, вполне исправном и чистом, закрывали соломой, а зимой сверху засыпали снегом.

В октябре закончился сезон полевых работ. Трактора с сельхозорудиями и комбайн переселились в МТС в тракторные «ангары», где их в течение зимы должны отремонтировать. Трактористы и комбайнёры после месячного отпуска тоже переходили в распоряжение МТС. А мы, то есть обслуживающий персонал, перешли в разнорабочие в колхозе.

В декабре мы уже жили на другой квартире, на той же улице, напротив дома Коневых. На старой квартире мы стали лишними. Мать Толи Конева приняла в сожители ссыльного, которому в Европейскую часть СССР была «дорога заказана». Он был молдаванин, поговаривали, что бывший власовец.

Наши новые хозяева носили фамилию Белоусовы. Хозяйка была женщиной высокого роста, малообщительна. Про таких говорят: «себе на уме». Она работала сторожем в Горбуновской школе. Село Горбуново находилось в паре километров от нашей деревни. В этой школе учились все дети из Первановой, в том числе и мои сёстры. Учились они хорошо, проблем с ними в этом плане не было. У хозяйки было два сына. Володя был старше меня на пару лет, а младший моложе меня на два года. Несмотря на это, младший был мальчиком крупным и выглядел моим ровесником.

* * *

В конце декабря 1947 года произошли два события всесоюзного масштаба. Во-первых, была проведена денежная реформа – заменили обесцененные деньги военного времени на новые. Во-вторых, отменили карточную систему на хлеб и другие продукты. Хлеб появился в свободной продаже в магазинах, а цена стала аж в тридцать раз ниже, чем у спекулянтов (на старые деньги)!

Зимой мне пришлось возить барду на колхозную ферму из Талицы на быке. Это было нелёгкое испытание: зима выдалась холодная, бык ходит не быстрее пешехода, а одет я был довольно скромно, если не сказать бедно. Никогда не задумывался, что в мороз можно надеть двое штанов, а у меня и были-то одни, и те с дырами. Быть же в пути приходилось около пяти часов.

Один раз я загрузил бочку бардой, а талон-пропуск с меня не потребовали. Получился у меня на руках неучтённый товар. Тут же решил продать бочку барды в городе. Проехал поближе к окраине, где жители могли держать домашний скот. Стал предлагать свой товар, и ведь удалось его продать за 15 рублей. На эти деньги я купил три булки хлеба, а каждая из них тогда весила два килограмма.

После этого пришлось возвращаться на завод и заполнять бочку бардой, на этот раз по талону. Больше такой халявы у меня не было.

* * *

Мы получили из деревни Квака ужасное известие. Там летом 1947 года вымерла от голода целая семья – мать и трое детей.

Я у них когда-то бывал. Старший мальчик (на два года моложе меня) имел механическую автомашинку, которая после завода ключом бежала сама; и, что примечательно, встретив препятствие, шла обратно. Игрушку эту купил ему отец ещё до войны (с войны он не вернулся). Все деревенские мальчишки ходили к нему домой смотреть на это чудо.

Жили они в переулке, где было всего четыре дома, и располагались они довольно далеко от главной улицы. На левой стороне улицы их дом был единственным, остальные три дома были на противоположной. В крайнем доме жила одинокая старушка, а напротив жили Ворончихины, которые уехали вместе с нами в Перванову. Так что никто и не видел, как они все ушли из жизни.

Следствие определило, что они умерли от голода – были ужасно истощены. После этого случая власти организовали в деревне общественную столовую, которая работала до поздней осени, когда жителям выдали немного зерна на пропитание.

* * *

Зимой, когда работы в деревне Перванова всем не хватало, руководство колхоза позволяло некоторое время поработать на стороне, кто где сможет временно устроиться. Рядом с нашей деревней у железнодорожного переезда жил начальник дистанции пути. У него было десять детей, и жена имела звание «Мать-героиня». Он был хорошо знаком нашему колхозному руководству. Когда ему требовались работники, он шёл в правление колхоза, и ему рекомендовали, к кому можно обратиться. Коренные жители здешних мест не шли на временную работу, поскольку у них было своё хозяйство, где работы всегда хватало. Мы же, бездомные и неимущие, были согласны на любой оплачиваемый труд.

Путейский начальник пришёл к нам прямо домой. Сначала он предложил маме работу по ремонту путей. Она вежливо отказалась, сославшись на слабое здоровье. Тогда он спросил:

– А не пожелаете поработать в Луговском детском доме санитаркой?

– Это можно. Я согласна, тем более что недавно работала медсестрой.

– Хорошо. Можете завтра же пойти и обратиться сразу к директору. Не забудьте только оповестить своё руководство.

Потом он обратил внимание на меня:

– Сколько тебе лет, юноша? – Так меня ещё никто не называл. – Не желаешь поработать на железнодорожных путях?

Ещё не зная, в чём будет заключаться работа, я ответил: