Реквием по Н В - [5]

Мы мерзко обожрались беленой,

И с юных лет толкуем сновиденья.

А все равно — завидев привиденье,

Невольно упираешься спиной.

II

Надев пижаму, я меняю цвет,

Как камбала. Когда достанет духа

На ночь с тобой. За все один ответ

Кончается язвительно и сухо.

Твои часы показывали два.

Я встрепенулся, сделал предложенье,

И бедная больная голова

Рассыпалась от головокруженья.

Накрыть в постели, в собственном дворце

Красавицу, известную в столице,

С застенчивой улыбкой на лице

И, кажется, занозой в ягодице,

И повторять, что никакой не врач

И вообще совсем не в этом стиле

И дьявольски боюсь таких удач,

Хотя они мне, безусловно, льстили!

Куда податься? Разве что взаймы.

Отстукав тридцать в поисках опоры,

А в пятьдесят уехав с Колымы,

Пожалуй, поздно метить в Пифагоры.

Я выудил как новый Вавилон

Москву и в ней — московское плененье

За три столетья до конца времен,

В кольце бульваров и под настроенье,

Так что с любовью лучше не шути,

И кто еще за перса в Вавилоне!

И если затеряться в десяти,

То отчего не в первом миллионе,

Где близко и, пожалуй, горячо?

Пока она расчесывает гриву,

Ругнуться вслух и руку на плечо

Совсем не поздно, хоть и щекотливо.

В урочный час неловко уступать.

Но, как красавец, проданный в Египет,

Я выкручусь. Он специально сыплет

Остротами — и брюки под кровать.

А посреди старинного пруда

У лилиями схваченной осоки

Волшебная холодная вода

Размешивает хоть и недалекий

От истины, но утерявший цвет

И все-таки немеющий от сходства

Твой голубой смеющийся портрет

И мокрую эмблему пароходства,

Как заметают старые следы.

И вообще — не очень-то хотелось

Бессмысленно кружить вокруг воды

В которую ты сдуру погляделась.

III

Но что же делать? Всякому дерьму

В свой час на чей-то вкус припишут сладость.

Я задрожал. Неведомо кому

В конце концов выходит боком слабость.

Бессовестно мириться от тоски.

Но пить помаду, млеть от поцелуев

И, обводя, хотя бы и всухую,

Ехидный контур, потирать виски?

IV

В конце концов и наши города

Всецело слиплись. Став одной из многих,

Студеная московская вода

Нашла себе других членистоногих.

И, как среда для мертвых и живых,

Развившись животворно и смертельно,

В итоге стала общей на двоих

И никакой для каждого отдельно.

Еще добро бы город на Неве

А то опять с позором носом в Вислу!

И оставаться собственно в Москве

Мне не было ну никакого смысла,

А спас меня обычный почтальон.

И рано утром, вспухши от натуги,

Я все-таки допер про Вавилон,

И то — с подачи собственной супруги.

V

От жидких будней царского сераля

Впадая в полноводную тоску,

Расплачешься, как уличная краля

По мужу и надежному куску,

Тем более, что по пути из плена

Через пустыню вдоль и поперек

Мы к празднику имели непременно

Двухдневный, а не суточный паек,

И стало быть, еще посожалеем

О рыбе-хек и хрусте огурца.

Не так ли было голодно евреям,

Отлившим самоварного тельца?

VI

Шаг следующий — аж по полю боя.

Дуэль сошла с классических картин

За двадцать пять шагов нас было двое,

Но гоготал и злился я один.

Он не дышал. Я не без содроганья

Схватил запястье. Ты была права.

Плащ с бахромой, как пылкое признанье,

Так и лежал, всплеснувши рукава.

Его качали. В плотной гуще снега

Блеснула кровь. По кружеву следов

Пошли назад. Я продавил с разбега

Небесно серебрившийся покров

В шести местах. Влепив двенадцать оспин

В нетленный до дуэли идеал.

Он больше смял. С женою в эту осень

Нам вечно не хватало одеял.

Что это значит, выяснилось к лету

Я идиот к взаимному стыду.

Когда он выбрал эти пистолеты,

Я знал, что непременно попаду.

VII

Вздох — шаг. Стон тоже. С самого рожденья

Без задних ног. Не шевельнуть рукой.

Невиннейшие наши похожденья

Проносятся над шахматной доской,

Сшибая пешки. Живо бросив карты,

Заговорю по-датски о любви.

Из всех, открытых в середине марта,

Там будет радикальнее. Увы,

Столпотворенье тоже. По привычке,

К себе в постель. До состоянья риз.

От счастья, что ли? От зашейной лычки

К предплечию — и непременно вниз,

И далее — к известному моменту

Успеть родиться и обзавестись

Судьбой, любовью, веским аргументом

И с первою женою развестись.

VIII

Я столько зим скучал по снегопаду!

Немного скиснув рано поутру,

Никчемные осадки были рады

Радехоньки растаять на ветру.

Мне оставалось только жать плечами.

Немножко обобщая гололед

И все, что было раньше между нами,

Я вписывался в календарный год,

Треща в суставах. Что мне делать дома?

Так превосходно в лучшем из миров!

Из кислосладкой ледяной истомы

Я не спешил под утепленный кров,

Где все, что совершается — фатально,

Не то, что тут — почистился и встал.

И рукотворным утешеньям в спальне

Чего я только не предпочитал!

И вовсе не числом, как хлопья снега,

А тактикой. Я обходил квартал,

И от попытки суетного бега

Сначала зуб на зуб не попадал,

Но скоро стало весело и жарко.

И, направляясь к станции метро

И поскользнувшись на аллее парка,

Я повредил четвертое ребро.

IX

Снег никогда не падал в Вавилоне.

Гриф никогда не грезил над Москвой,

Но, описав дугу на небосклоне,

Он опустился в снег передо мной,

Крутил, валил и таял. Ночь катилась

К Москве-реке. Шла смутная зима.

В ее груди как бешеные бились

В зеленый лед одетые дома,

И — прямо через длинные ресницы

По улице метелью пролетал

Трамвай, а может, призрак колесницы,

И как пустой троллейбус дребезжал,