Реквием Мафусаилу - [6]

Пискнул передатчик.

– Здесь Кирк.

– Скотт, сэр. В официальных банках Федерации записей о Раине Кейпец нет.

– Сведения об арестах или тюремном заключении?

– О ней вообще нигде нет никаких биографических данных. Как и о Флинте.

– .Спасибо, Скопи. Кирк отключается. Как и о Флинте… Люди без прошлого. В таком случае чьей властью она здесь? Чем он ее удерживает?

– Я бы предложил в качестве неотложной задачи риталин.

– Давайте отыщем Маккоя.

Едва он направился к двери, вошла Раина. Она выглядела очень взволнованной.

– Капитан! – позвала она.

– Идите, Спок. Я встречусь с вами в лаборатории. Когда они остались одни, Раина сказала:

– Я пришла попрощаться.

– Я не хочу прощаться.

– Я счастлива, что вы будете жить.

Кирк изучающе посмотрел на нее. Она выглядела наивной, неуверенной, и все же где-то глубоко угадывалось непонятное упорство. Она стояла недвижно, как будто во власти сил, которых не понимала.

Он подошел к ней.

– Я знаю теперь, зачем я жил.

Он обнял ее и поцеловал. Их второй поцелуй оказался много длиннее первого, ее ответ неожиданно потерял невинность.

– Пойдем с нами, – хрипло сказал Кирк.

– Мое место…

– …там, где ты хочешь быть. Где тебе хочется быть?

– С тобой.

– Всегда.

– Здесь, – сказала она.

– Нет, идем с нами. Я обещаю тебе счастье.

– Здесь мне было так покойно…

– Детство кончается. Ты любишь меня, а не Флинта.

Долго-долго она стояла безмолвно, едва дыша. Наконец высвободилась из его объятий и убежала. Кирк так же долго смотрел ей вслед, а потом, со все еще бухающим сердцем, отправился в лабораторию.

Когда он вошел, Маккой сказал:

– Флинт лгал нам: риталина здесь нет.

– Но у меня перед глазами – показания трикодера, капитан, – сказал Спок. – Риталин – явно за этой-дверью. Дверь, на которую был нацелен трикодер, оказалась той самой, о которой Раина сказала, что Флинт запретил ей входить туда.

– Почему Флинт все время хитрит с нами? – спросил Кирк, внезапно приходя в ярость от постоянно растущей горы тайн. – Очевидно, предполагается, что мы войдем и возьмем его – если сможем! Давайте же не разочаруем этого знатока шахмат. Фазеры – на полную!

Но едва они вынули оружие, дверь сама начала с громыханием открываться. Из-за нее доносился монотонный низкий шум машин.

Кирк пошел первым. Сразу же бросились в глаза кубики риталина, лежавшие на одном из столов. Кирк торжествующе направился было к ним, но внимание его привлекло тщательно задрапированное тело на столе, выложенном плиткой. Стол этот украшала надпись: "РАЙНА-16".

Лежащее навзничь тело принадлежало женщине. Лицо ее, не вполне человеческое, напоминало кусок мертвой белой глины с прекрасно вылепленными женскими чертами и как-то неуловимо незавершенное. И все же, для сомнений не оставалось места: это было лицо Раины.

На другой стороне прозрачного футляра висел зажим с записями. Большинство закорючек вроде бы относились к области математики.

Как во сне, Кирк приблизился к следующему футляру. Тело в нем было менее завершенным, чем первое. На лице ясно виднелись следы работы скульптора; черты его были лишь грубо намечены. Но и оно принадлежало Раине – Райне-17.

– Физически – человек, – тихо сказал Маккой, – и все же не человек. Джим… она – андроид!

– Созданный здесь, моими руками, – зазвучал в дверях голос Флинта. – Здесь кончились века одиночества.

– Века? – переспросил Кирк.

– Ваше собрание шедевров Леонардо да Винчи, господин Флинт, – сказал Спок. – Многие выглядят написанными недавно – на современных холстах, новыми красками. А на вашем рояле – вальс Иоганна Брамса, неизвестное произведение, в рукописи, написанное современными чернилами – и, тем не менее, несомненно подлинное, как и картины…

– Брамс – это я, – сказал Флинт.

– И да Винчи.

– Да

– Сколькими же еще именами можно вас называть? – спросил Спок.

– Соломон, Александр, Лазарь, Мафусаил, Мерлин, Абрамсон… и еще сотня имен, которых вы не знаете.

– Вы родились…?

– В том районе Земли, который позже назвали Месопотамией, в 3034 году до рождества Христова, как сейчас принято вести счет тысячелетиям. Меня звали Ахарин, и был я солдатом – задирой и дураком. Я пал в битве с пронзенным сердцем… и не умер.

– Какая-то мутация, – зачарованно сказал Маккой. – Мгновенная регенерация тканей… и, очевидно, совершенное, неизменное равновесие между анаболизмом и катаболизмом. Вы поняли, что бессмертны…

– И что это надо скрывать: поселиться где-то, прожить часть жизни, симулируя старение – а потом двигаться дальше, до того, как заподозрят мою природу. Однажды ночью я исчезал или имитировал самоубийство.

– Ваше богатство, ваш интеллект, продукт веков изучения и накопления знаний, – сказал Спок. – Вы знали величайшие умы истории…

– Галилея, – сказал Флинт. – Моисея. Сократа. Иисуса. И я был женат сотню раз. Избранные, любимые, лелеемые… тихо ласкать, вдохнуть мимолетный аромат… а потом старость, смерть и вкус праха. Понимаете ли вы?

– Вы желали совершенной женщины, – сказал Спок. – Последней женщины, столь же выдающейся, столь же бессмертной, как вы сами. Навсегда вашей супруги.

– Задуманной моим сердцем, – сказал Флинт. – Я не мог любить ее больше, чем любил.

– Спок, – шепнул Кирк, – вы знали.