Реки не замерзают - [5]

— Конечно, — охотно кивнула Анна.

— А вообще, — продолжал батюшка, — если уж про Маркела конкретно говорить, то его чуть не погубили ненависть, да отчаяние. Ведь злое, ожесточенное сердце, оно даже если и за правду станет бороться, справедливости искать и даже если добьется чего — все равно радости никому не принесет, а себе-то в первую очередь. Одно что-то поправит, а остальное, все что вокруг, измарает, измажет и на обочину столкнет, а то и вовсе разрушит. И ничего тут не попишешь — не от Бога сила его, а от извечного противника Божия. Вот и Маркел наш вроде бы и за справедливость сражался, врагов уничтожал, но не так, как следует это делать. Не с врагами Отчества он бился, — на такое святые отцы русское воинство всегда благословляли, — а с личными, собственными врагами. А как раз в этом случае ненависти быть и не должно. Вот и одолела его злая сила, поскольку любовь всю он из себя выпустил.

— И что же с ним дальше будет? — чуть слышно спросила Анна.

— Дальше? Одумался человек, выправляется, даст Бог, и совсем выправится. Ладно, — батюшка встал со скамьи, — сейчас пойдем спать, завтра нам спозаранку с Ниной Григорьевной больную ехать причащать, а ты, голубушка, хозяйствуй, да с Маркелом не ссорься, нам же дай Бог погоды благоприятной в дорогу, без пурги…

К утру, хотя снегопад и ослаб, усилился северный ветер и завьюжил, закружил, вздымая вверх вихри из снежинок. Маркел, запрягая в сани Вишню, ворчал:

— Вон как тащит поползуха, куда в такую заметь ехать? Пропадете.

— Ничего, с Божией помощью доедем, — бодро воскликнула Нина Григорьевна. Но Анна приметила, как неуверенно ежится она в тяжелом тулупе, переминается с ноги на ногу и все поглядывает на отца Прохора. Тот же был спокоен и молчалив. Усадил Нину Григорьевну за кучера, сам пристроился сзади и негромко скомандовал:

— Трогай, с Богом…

 Сани давно уже скрылись, а Маркел все ворчал, да ругал поползуху с поносухой. Он вынес было лопату, но тут же плюнул, махнул рукой и скрылся в сторожке. Анна отправилась заниматься стряпней, успокаивая себя, что с батюшкой ровным счетом ничего не может случиться, с кем угодно может, а с ним нет. Однако смутные безпокойства не оставляли ее и тревожно донимали сердце. Она словно чего-то ждала и когда на улице раздался какой-то шум, стрелой метнулась к двери. "Вернулись", — подумала она и выскочила на крыльцо. Снежный вихрь мгновенно ослепил, и она не сразу поняла, что перед ней стоит какой-то посторонний человек.

— Мне бы батюшку, — просипел он, закрывая лицо рукавицей.

— Войдите в дом, — махнула рукой Анна, приглашая незнакомца за собой.

Мужчина долго копошился в сенях, сбивая с себя снег, а когда наконец вошел, Анна оторопела. Это был тот самый дядька в рыжем тулупе, который посмеялся над ее ботинками и отказался подвезти. Мужичек похоже, тоже ее узнал, но признаваться в этом не спешил.

— А где батюшка? — огляделся он по сторонам и знакомо изломал загогулиной брови.

— Нет батюшки, — развела Анна руками, со стыдом чувствуя, что испытывает нечто похожее на удовлетворение, — уехали они час назад на требу, обещали вернуться к обеду, а может и позже, буран-то вон какой.

— Как это уехали? — мужичек непонимающе вытаращился на Анну. — У меня ж мать помирает, у ней одно только в уме и осталось — батюшку ей вези. Как же мне теперь? Жаль старуху, ейная жизнь — одно горе, лыком подпоясанное — сахарком не забалуешь. Теперь что ль и помереть по-человечески нельзя?

— Ничего, все образуется, — заволновалась Анна, — вы не переживайте, они наверняка к обеду вернуться. Дождетесь и поедете к маме.

— Дождешься тут, — мужичек кивнул головой на окно, за которым вовсю бушевал буран и вдруг спохватился: — А куда поехали-то? Может быть я их перехвачу?

— Куда? — Анна напряглась, пытаясь вспомнить, называла ли Нина Григорьевна место поездки. — Нет, не помню куда.

— Эх ты, — сердито резанул рукой воздух мужичек и добавил: — Ладно, поеду домой, а как вернутся, накажи батюшке в Зайцево ехать к Митрофановой Анфисе, он знает. И еще, — он виновато склонил голову, — ты зла не держи, что не довез вчера, делов с полвоза было, да и много тут разных ходит… тьфу ты, — оборвал он сам себя, сообразив, что говорит что-то не то, — ладно, прощевай. Да я ведь и не думал что ты сюда, думал ты в Горелово, с полверсты вперед до нее, а так бы довез.

— Ну что вы, — улыбнулась Анна, — дошла нормально, воздухом подышала — только на пользу. Езжайте с Богом, я передам, они уж скоро, вот-вот…

Однако ни к обеду, ни даже к ужину батюшка с Ниной Григрьевгной не вернулись. Маркел не находил себе места и все метался по двору, да по дороге, безтолково хватаясь то за лопату, то за топор.

— Беда, беда, беда, — бормотал он и с силой хлопал себя рукой по голове.

— Вы бы лучше помолились, — предложила было Анна, но Маркел лишь ожег ее диким взглядом. Как только стемнело, Маркел запалил керосиновый фонарь и, размахивая им, умчался куда-то в поле.

— Господи, спаси и помилуй, укажи им дорогу, домой выведи, — молилась Анна стоя в красном углу и внимательно прислушивалась к каждому шороху: не едут ли?

Ближе к ночи вьюга затихла. Снег продолжал падать, но ровно и спокойно, не закручиваясь, как прежде, в истеричные протуберанцы. Анна вышла на крыльцо, впереди в темноте маячил огонек — это Маркел продолжал нести свою вахту на дороге. "Вот приехала и принесла с собой беду, — сокрушенно подумала Анна, ощущая ноющую боль в груди под сердцем, — жили себе люди тихо, молились, службы правили, а тут я со своими грехами, да бедами — все разрушила и поломала. Господи, помилуй мя грешную…" В этот момент со стороны поля, где маялся с фонарем Маркел, донесся какой-то шум: голоса и вроде бы фырканье лошади. Сердце у Анны обмерло, и она вся превратилась в слух. А огонек заметался из стороны в сторону и понемногу стал приближаться. "Слава Богу, — едут," — облегченно вздохнула Анна и кинулась встречать. Первым шел отец Прохор, и Анна с разбега чуть не ткнулась ему в грудь.