Разум и революция - [4]

Книга Маркузе имеет подзаголовок: «Гегель и становление социальной теории». Она задумана как своеобразный философский диптих: первая часть посвящена весьма обстоятельному анализу фундаментальных гегелевских работ, тогда как вторая представляет галерею имен, так или иначе связанных со становлением социологии. Социальная теория предстает как законная наследница философии, поскольку, как полагал Гегель, уже сложились необходимые социально- политические условия, необходимые для того, чтобы смогло реализоваться рациональное устроение общественной жизни. Однако именно в марксистской теории общества и государства, как полагает Маркузе, сохранилась гегелевская революционная идея разума, тогда как «позитивное» мышление, вознамерившись покончить с основанной на априоризме метафизикой, по существу само лишило себя творческого начала и превратилось в своеобразную охранительную идеологию существующего общественно-политического порядка. В гегелевской диалектике начинают усматривать прообраз любых деструктивных отрицаний данного, так как в ней любая непосредственно данная форма с необходимостью переходит в свою противоположность и только таким образом обретает свое истинное содержание. Антигегельянец Ф.Шталь был совершенно прав, заявляя, что способ философствования, предложенный Гегелем, содержит в себе «принцип революции», так как изначально революционным оказывается само стремление рассматривать реальность с точки зрения «произвольных» норм автономного разума, от подчинения которому надо освободиться. Позитивная философия была призвана к тому, чтобы воспринимать явления окружающего мира — будь то мир природы или истории — как нейтральные объекты, развивающиеся в соответствии с законами, имеющими общезначимую силу.

Маркузе, правда, делает существенную оговорку, подчеркивая, что «позитивизм» эпохи Просвещения был воинствующей революционной силой, так как покончил со многими богословскими и метафизическими иллюзиями и способствовал развитию свободной мысли, однако если мы, например, обратимся к позитивной философий Огюста Конта, то здесь картина совершенно иная. Согласно Конту, позитивная социология должна исследовать факты, а не трансцендентные иллюзии, должна иметь дело с приносящим пользу знанием, а не с праздным созерцанием, с определенностью, а не с сомнением и нерешенностью, с организацией, а не с отрицанием и уничтожением.[18] Социология, или «позитивная философия» должна сделать предметом своего рассмотрения факты существующего социального порядка и, соглашаясь с необходимостью реформ, отвергать любое движение, ориентированное на отрицание этого порядка. Следовательно, по самой своей природе она апологетична. Если Гегель осмыслял общество и государство как результат исторической деятельности человека и истолковывал их с точки зрения свободы автономного субъекта, то позитивизм Конта исследовал социальные реалии по образцу природных объектов и в перспективе общезначимой объективной необходимости. Маркузе прямо заявляет, что позитивизм способствовал капитуляции мысли перед йсем, что существует и сохраняется в опыте, в том числе й перед сложившимися политическими структурами. Отсюда связь между «позитивной философией» и идеями французской контрреволюции. Не случайно Конт, например, испытывал сильное влияние Жозефа де Местра, а Шталь находился под влиянием Берка.

Преклонение перед иррациональной данностью факта (коль скоро идее разума и свободы в их «метафизическом» понимании на смену приходит научная «фиксация» и «природная необходимость») приводит к тому, что в сочинениях Конта довольно ясно просматривается «связь между позитивной философией и иррационализмом, характерная для позднейшей авторитарной идеологии, заявившей о себе в связи с упадком либерализма».[19] Маркузе пишет, что, жестко соотнося мысль с переживанием непосредственного опыта, Конт постоянно стремится к расширению опытной сферы, и в итоге она перестает ограничиваться областью научного наблюдения и притязает на то, чтобы вобрать в себя различные виды сверхчувственной силы. По сути дела, контов- ский позитивизм превращается в религиозную систему, для которой характерен обстоятельно разработанный культ имен, знаков и символов. Он излагает «позитивную теорию власти» и становится авторитетным лидером секты своих слепых последователей. Для Маркузе очевидно, что позитивизм Конта (а не идеалистическая философия Гегеля, как ошибочно полагал Гобхауз) содержит в себе «семена философского оправдания авторитаризма».[20] Позитивистское отрицание метафизики напрямую связано с нежеланием признать в человеке право на преобразование окружающих его социальных институтов в соответствии с разумной волей субъекта. Если для Гегеля сущность государства нового времени состоит в том, что «всеобщее связано в нем с полной свободой особенностей и с благоденствием индивидов»,[21] если он, оставляя за государством право на верховную власть,

все-таки признает, что великие вопросы человеческой жизни должны решаться не какой-то высшей властью, а свободным человеческим «я хочу», если он прямо заявляет, что «это «я хочу»... должно иметь в великом здании государства свое особое существование»,