Разум и революция - [151]

Консолидация капиталистической системы значительно возросла благодаря развитию советского общества. Это развитие оказало на Запад двоякое влияние. Во-первых, крушение революций в центральной

53.2

Европе, совершившееся после первой мировой войны, лишило большевистскую революцию желаемой экономической и политической основы в развитых западных странах и заставило ее, рассчитывая на свои собственные ресурсы, начать сопровождаемую террором индустриализацию. Таким образом, в советском обществе, стремившемся как можно быстрее выйти на уровень достижений западной индустриализации, на новой основе опять заявило о себе то, в чем критический взор Маркса усматривал репрессивные и эксплуататорские черты, свойственные индустриализации капиталистической. В сравнении с марксистской идеей социализма сталинское общество было не менее репрессивным, чем капиталистическое, но гораздо беднее. Образ свободы, отстаиваемый Марксом в условиях господствующей несвободы, как будто утратил свое реальное содержание. На Западе коммунизм стали отождествлять не с высшим, а с низшим уровнем исторического развития, а также с враждебной и чуждой силой. Во-вторых, впоследствии советское государство превратилось в высоко рационализированное и индустриализованное общество, находящееся вне капиталистического мира и достаточно сильное для того, чтобы на его условиях начать с ним конкуренцию, бросая вызов его монополии на прогресс и его притязанию на формирование будущей цивилизации. Западный мир ответил на это тотальной мобилизацией, которая установила национальный и интернациональный контроль над опасными зонами общества. За всю свою долгую историю западный мир никогда не достигал такого единения. Общий интерес, в свое время с успехом справившийся со внутренними противоречиями, теперь приступил к устранении внешних. В свою очередь, интернациональная координация способствовала усилению национальной. Согласованность стала вопросом жизни и смерти — не только для индивидов, но и для наций.

Тенденции, которые мы только что перечислили, часто и довольно широко описываются в терминах «массовой демократии», «популярной культуры» и т. д. Такая терминология может легко привести к установлению ложного ракурса, как если бы эти тенденции сформировались благодаря возникновению «масс» или упадку определенных культурных ценностей и институтов. Скорее всего они выросли из исторической структуры позднего индустриального общества, как только оно научилось на основе достигнутой производительности контролировать свои диалектическое процессы. Равным образом, эти тенденции не ограничиваются какой-нибудь конкретной культурой или политической сферой. Заданность индивида, его превращение в объект управления кажется повсеместным явлением. Идея особой формы Разума и Свободы, характерная для диалектического идеализма, вновь предстает как Утопия, однако торжество регрессивных и тормозящих развитие сил не ослабляет ее истины. Тотальная мобилизация общества против окончательного освобождения индивида, которая составляет историческое содержание нынешнего периода, показывает, сколь реальна возможность такого освобождения.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Книга Герберта Маркузе «Разум и революция. Гегель и становление социальной теории», которую нередко называют программным произведением Франкфуртской социологической школы, выходила несколькими изданиями уже при жизни автора. Впервые она была опубликована в 1941 г. в английском издательстве Oxford UniversityPress. В 1955 г. увидело свет репринтное издание, в которое вошла дополнительная глава, а в 1967 и 1968 гг. книга выдержала еще два переиздания. В 1962 г. она появилась на немецком языке под заголовком: HerbertMarcuse. Vernunft und Revolution. Hegel und die Entstehung der Gessellschaftstheorie. В 1964 г. в американское издание книги вошло предисловие автора, ставшее своего рода манифестом его версии «негативной диалектики», а в 1986 г., т. е. через пять лет после смерти автора, она была снова переиздана.

Настоящий перевод выполнен по изданию: Herbert Marcuse. Hegel and Rise of Social Theory. Routledge andKegan Paul. LondonandHenley, 1955, куда вошел эпилог, написанный автором в 1954 г. На русском языке публикуется впервые.

Одна из особенностей и трудностей перевода этой книги заключается в том, что, прослеживая становление теории общества, автор подвергает обстоятельному анализу работы философов самых различных школ и направлений, писавших, по меньшей мере, на пяти европейских языках. Когда речь идет, например, об английских неоидеалистах Брэдли и Бозанкете, то здесь особой проблемы не возникает, так как переводчик продолжает находиться в стихии английского языка, на котором написана вся книга и, по крайней мере, знает, что приводимые автором цитаты и термины из упомянутых философов предстают перед ним в их, так сказать, исконном обличье, не подвергаясь «переодеванию» в иную, чуждую лексику. Когда же, к примеру, речь заходит о Д.Джентиле, С. Кьеркегоре или Ж.Сисмонди, то возникает старая проблема перевода на русский язык с английского тех отрывков и терминов, которые изначально были напи