Разум и революция - [150]

Насколько важна связь между предреволюционным и послереволюционным пролетариатом стало ясно только после смерти Маркса, когда свободный капитализм начал складываться в организованный. Именно это развитие и преобразовало марксизм в ленинизм и определило судьбу Советского Союза, его развитие в рамках новой системы репрессивного производства. Понятие Маркса о «свободном» пролетариате как абсолютном отрицании сложившегося общественного порядка отвечало модели «свободного» капитализма, то есть общества, в котором свободное действие основных экономических законов и отношений будет приводить к обострению внутренних противоречий и превращать промышленный пролетариат в их основную жертву, равно как в сознательную действующую силу, направленную на их революционное разрешение. Когда Маркс предполагал, что переход к социализму совершится в индустриально развитых странах, он делал это не только потому, что для его представления о социализме существенную роль играла мысль о полном развитии производительных сил: существенным было и их иррациональное использование, а также зрелость внутренних противоречий капитализма и готовность к их упразднению. Однако именно в индустриально развитых странах приблизительно с начала века степень упорядочения внутренних противоречий стала существенно увеличиваться, а сила отрицания, которой располагал пролетариат, — постоянно уменьшаться. Не только незначительная «рабочая аристократия», но и более широкий слой трудящихся стал конформистской частью сложившейся общественной структуры, причем этому способствовал не только рост жизненного уровня, обусловленный перепроизводством. Когда в 1895 г. умер Ф. Энгельс, в развитых капиталистических странах наметилась широкомасштабная тенденция к улучшению условий жизни и труда рабочего класса, причем весьма превосходившая тот уровень, который Маркс предвосхищал и описывал в своем «Капитале». Тем не менее Энгельс не видел никаких причин для принципиального пересмотра Марксова пророчества. Заостряя внимание на том факте, что организованный труд набирает силу в легальной парламентской борьбе, Энгельс, по-видимому, рассчитывал на дальнейшее улучшение условий труда как прямой результат возрастающей силы рабочего класса в рамках функционирующей капиталистической системы. И, казалось, эта тенденция не опровергала концепции Маркса. «Сверхприбылью», приходящейся на монополистический период, можно было объяснить рост реальной заработной платы — за счет «сверхэксплуатации» отдельных групп и регионов, а также в силу частых подготовок к войне и самих войн. Не просто обнищание, но, как предполагалось, обнищание наряду с расширением общественного производства превратит пролетариат в революционную силу. Идея обнищания, выдвинутая Марксом, предполагает осознание того, что потенциальные возможности человека, а также возможность их реализации ограничиваются — осознание отчуждения и дегуманизации. Однако впоследствии развитие капиталистического производства остановило развитие революционного сознания. Технологический прогресс множил как потребности, так и способы их удовлетворения, но в то же время приводил к тому, что и те, и другие приобретали репрессивный характер: они сами поддерживали ситуацию господства и подчинения. Прогресс в области управления суживает сферу, в которой индивиды еще могут быть «в себе» и «для себя», и целиком превращает их в объекты. Возможность развивать сознание становится опасной прерогативой аутсайдеров, и, таким образом, область, в которой возможен индивидуальный или совместный выход за положенные рамки, упраздняется, а вместе с нею — и живая стихия противостояния. Здесь мы укажем только на несколько принципиальных факторов, способствовавших тому, что позднейшая индустриальная цивилизация смогла нейтрализовать свою собственную негативность.

Разрастание аппарата, ответственного за производство и распределение переросло рамки необходимого индивидуального и группового контроля и привело к появлению целой иерархии общественных и частных бюрократий с высокой нейтрализацией ответственности. Даже на вершине этой иерархии, где ответственность определима и окончательна, особый индивидуальный и групповой интерес может утверждаться только в рамках того доминирующего интереса, который направлен на сохранение и расширение аппарата

как целого. Последний, по существу, представляет собой воплощение общей воли, коллективной потребности. Поскольку по крайней мере в развитых индустриальных странах он продолжает содействовать улучшению условий общественной жизни и лучшему удовлетворению потребностей, противостояние кажется все более иллюзорным, а быть может, и вообще бессмысленным. Учитывая данные факты и тенденции, нет никаких оснований предполагать, что дальнейшее развитие приведет к уничтожению его нынешней основы. Согласие оппозиции со сложившейся ситуацией имело место задолго до того, как первая мировая война показала, насколько «объективно» революционные классы интегрировались в государственный интерес.

Огромный рост производительности труда в рамках господствующих социальных институтов сделал неизбежным массовое производство, но вместе с ним — и манипулирование массами. В результате начал расти уровень жизни, а также началась концентрация экономической мощи до монополистических пропорций. Вместе с этим технологический прогресс принципиально изменил соотношение социальных сил. Мощные и эффективные орудия подавления, контролируемые правительством, способствовали тому, что классические формы социальной борьбы устарели и приобрели романтический вид. Баррикады утратили свою революционную значимость, а забастовки — свое революционное содержание. Экономическая и культурная координация трудящихся классов сопровождалась и дополнялась устареванием их традиционного оружия.