Разум и революция - [148]
Крик вовсе не утруждает себя тем, чтобы указать на какие-нибудь конкретные грехи в смысловой структуре немецкого идеализма. Будучи философом и занимая кафедру Гегеля в Гейдельбергском университете, он испытывает затруднения в рассмотрении самой простой философской идеи. Для того, чтобы получить конкретные высказывания, нам надо обратиться к тем, кто в силу своей профессии еще продолжает заниматься философской работой. В «Антикартезианстве» Франца Бема, где дается национал-социалистское истолкование истории философии, есть глава под названием «Гегель и мы» {Hegel und Wir). В ней Гегель предстает как символ всего того, что ненавистно национал-социализму и неприемлемо для него; «освобождение от Гегеля» приветствуется как условие, необходимое для возвращения к истинной философии. «На протяжении столетия гегелевская идея всеобщего ... хоронила движущие силы германской истории в философии».[773] Что представляет собой эта антинемецкая ориентация в Гегеле? Во-первых, это его акцент на мысли, осуждение действия ради действия. Критикуя «гуманистические идеалы» гегельянства, Бем доходит до его сути. Он признает внутреннюю связь между понятиями разума и духа и «универсалистской идеей» человечества.[774] Рассматривать мир как вместилище духа, подчеркивает Бем, и оценивать существующие формы согласно норме разума в конечном счете все равно что выходить за пределы случайных и «естественных» различий и конфликтов между людьми к универсальной сущности человека. Эта равнозначно поддержанию прав человечества в борьбе с конкретными притязаниями политики. Разум предполагает единство всех людей как разумных существ. Если разум в конечном счете реализуется в свободе, она представляет собой достояние всех людей и является неотчуждаемым правом каждого индивида. Таким образом, идеалистический универсализм предполагает индивидуализм. Национал-социалистская критика постоянно упоминает о тех тенденциях в гегелевской философии, которые противоречат всякому тоталитаризму. Она заявляет, что в силу этих тенденций Гегель оказывается «символом ветхого, изжитого прошлого» и «философским противодействием нашему времени».
В несколько смягченной и более пространной форме критика Бема вновь заявляет о себе в другом характерном документе национал-социалистской философии, а именно в «Идее и существовании» (Idee und Existenz) Ганса Гейза, где Гегель провозглашается источником всех либеральных, идеалистических, а также материалистических философий истории.[775] В отличие от многих марксистов национал-социалисты серьезно воспринимали связь между Гегелем и Марксом. Тот факт, что развитие авторитарных форм правления явилось результатом отступления от гегелевского принципа, а не каким- то выводом из них, во время первой мировой войны признавался как в самой Германии, так и за ее пределами. В этот период в Англии говорили о том, что «философские основания современного милитаризма надо искать не в гегельянстве, а в острой неприязни ко всей идеалистической философии, которая заявила о себе после его смерти».[776] Это высказывание согласуется со всеми выводами, которые можно из него сделать. Идеологические корни авторитаризма уходят в почву «резкой неприязни» к Гегелю, которая именует себя «позитивной философией». Упразднение принципа разума, истолкование общества в контексте природы, подчинение мысли неумолимой динамике налично данного заявляют о себе как в романтической философии государства, так и в исторической школе и социологии Конта. Эти антигегелевские тенденции сливаются с ирраци- ольными философиями жизни, истории и «существования», возникшими в последнее десятилетие XIX века и создавшими идеологическую структуру для натиска на либерализм.[777]
Таким образом, социально-политическая теория, ответственная за развитие фашизма в Германии, соотносилась с гегельянством в прямо противоположном смысле. По всем своим целям и принципам она была антигегельянской. Наилучшим свидетельством этому является деятельность Карла Шмитта, серьезного политического теоретика национал-социализма. В первом издании своего «Понятия политического»
