Разрушение Трои - [5]

Нот и Зефир, и на легких несомый конях от востока

Эвр, и бушуют леса, и Нерей опененным трезубцем

Бьет по водам, и до самого дна содрогается море.

Скоро и греки, испуганны мраком ночным и по граду

Нашей дружиной рассеянны, вышли из тайных убежищ,

Первые нас по щитам и обманчивым броням узнали,

Вслушались в наши слова и чужие заметили звуки.

Множество нас задавило: первый мечом Пенелея

Пал Хорев пред святым алтарем броненосной Паллады;

Пал и Рифей, из троян непорочнейший, правды блюститель

(Иначе боги судили о нем); Димант с Гипанисом

Пали от копий троянских; ни Фебова риза, ни святость

Чистыя жизни тебя не спасли, о Панфей благодушный,

Прах Илиона, все блага мои поглотившее пламя.

Вас призываю! вы зрели, что я не чуждался ни копий

Вражьих, ни силы врага; и когда бы назначил мне жребий

Пасть – я паденье свое заслужил. Но из битвы (за мною

Ифит один с Пелиасом, Ифит, уже отягченный

Дряхлостью лет, Пелиас, умирающий, ранен Улиссом)

Я устремился на стон, огласивший чертоги Приама.

Там все ужасы брани стеклися: как будто во граде

Не было битвы иной и нигде никого не разили —

Так свирепствовал Марс, так бешено греки рвалися

В замок и, сдвинув щиты черепахой, на вход напирали.

Множеством лестниц унизаны стены; вверх по ступеням

Лезут данаи, шуйцей щиты над главами под копья

Наши подставив, десной за вершину ограды хватаясь;

Тевкры, готовя отпор, разоряют и башни и домы.

Вместо оружий сбирают обломки с намереньем грозным

В битве отчаянной ими врага раздавить, погибая;

С шумом державного дома царей позлащенны убранства

Падают; меч обнаживши, другие, у врат осажденных

Тесной дружиной столпясь, ограждают святилище прага.

Взорванный гневом, стремлюсь на защиту Приамова дома,

Ратных усилить и бодрого духа придать побежденным.

Были сокрытые двери в стене высокого замка.

Ход потаенный из внешнего града в царево жилище;

Часто, во дни благоденствия Трои, ко свекру Прнаму

Оным путем Андромаха несчастная тайно ходила:

Взор престарелого деда порадовать внуком цветущим.

Оным путем пробираюсь к тому возвышенью, откуда

Тщетно последние стрелы на греков бросали трояне.

Там воздымалась стремнистая башня, весь град перевыся:

С кровли ее неприступной видимы были вся Троя,

Все корабли мирмидонян, весь греческий стан отдаленный.

Там, где она со стены висела громадою всею

Грозно над градом, как туча, мы острым железом подрыли

Сплоченны камни и двинули башню… гремя и дымяся,

Вдруг она повалилась и страшной развалиной пала

Вся на греков; погибших сменили другие, и градом

Стрелы, копья и камни опять полетели.

Всех опредя, напирал на преддверие Пирр бедоносный,

Грозен, как пламенный, медной броней и стрелами сияя.

Так на солнце змея, напитавшися ядом растений,

Долго лежав неподвижно под тягостным холодом снега,

Вдруг, чешуи обновив, расправляет красы молодые,

Скользкий волнует хребет, золотистую грудь надувает,

Вьется в лучах и жалом тройным, разыгравшися, блещет.

С ним великан Пернфрас, и правитель Ахилловых коней

Оруженосец Автомедон, и дружина скирнян

Шумно к чертогам теснятся и пламень бросают на кровли.

Сам же, у всех впереди, он огромной двуострой секирой

Рушит затворы, с притолок тяжких, окованных медью,

Петли сбивает, брусья дробит и плотные доски

Вдруг прорубил – широкою щелью разинулись двери.

Видимы стали и внутренний двор и ряды переходов,

Видима древняя храмина прежних царей и Приама,

Видимы в сенях и стражи, хранители царского прага.

В самом же доме и жалобный крик, и шум, и волненье;

Звонкие своды чертогов наполнив пронзительным стоном,

Жены рыдают; к звездам подымает отчаянье голос.

Бледные матери, бегая в мутном безумии страха,

Праги объемлют дверей и к ним прилипают устами.

Вдруг вторгается Пирр, как отец, неизбежно – ужасный.

Тщетны заграды; низринута стража; таран стенобойный

Сшиб ворота; расколовшись, огромные рухнули створы;

Силе прочистился путь, и в пролом, опрокинув передних,

Ринулся грек, и врагами обители все закипели.

Менее грозен, плотину прорвав и разрушивши стену,

С ревом и с пеной стремится поток из брегов и, равнину

Шумным разливом окрест потопив, стада и заграды

Мчит по полям. Я видел убийством яримого Пирра;

Видел обоих Атридов, дымящихся кровью в обители царской;

Видел Гекубу, и сто невесток ее, и Приама,

Кровью своею воздвигнутый ими алтарь обагривших.

Вдруг пятьдесят сыновних брачных чертогов, надежда

Стольких внуков, и стены, добыч многочисленных златом

Гордые, пали – пожаром забытое схвачено греком.

Знать пожелаешь, быть может, царица, что было с Приамом.

Видя падение града, видя пылающий замок,

Видя врага, захватившего внутренность царского дома,

Старец давно позабытую броню на хилые плечи,

Сгорбленный тягостью лет, чрез силу надел, бесполезный

Меч опоясал и в сонмы врагов пошел на погибель.

В самой средине царских чертогов, под небом открытым,

Был великий алтарь; над ним многолетнего лавра

Сень наклонялась и лики домашних богов обнимала.

Там с дочерями сидела Гекуба. Напрасно – укрывшись

Робко под жертвенник, словно как стая пугливая горлиц

В грозу под ветви, – кумиры бессмертных они обнимали.

Вдруг царица одетого бронею младости бранной

Видит Приама. «Куда ты, бедный супруг (возгласила)?

Что ополчило тебя? К чему безрассудная бодрость?