Разрушение Трои - [2]

Мы, любопытством горя, вопрошать продолжаем Синона.

Снова начал он робкую речь с лицемерным смиреньем:

«Долгой осадой наскучив, бесплодной войной утомленны,

Греки не раз от упорныя Трои бежать замышляли.

О! почто сего не свершилось? Но бури от моря

Часто им путь заграждали, и южный ветер страшил их.

С той же поры, как построен был конь сей из брусьев сосновых,

Грозы с небес не сходили, и ливень шумел непрестанно.

В трепете мы Эрифила узнать, что велит нам оракул,

В Дельфы послали – с ужасным ответом он возвратился:

Греки, плывя к Илиону, кровию девы закланной

Вечных склонили богов даровать им ветер попутный:

Крови аргосского мужа и ныне за ветер возвратный

Требует небо. Едва разнеслось прорицанье в народе,

Все возмутились умы, сердца охладели, и трепет

Кости проникнул. Кому сей жребий? Кто Фебова жертва?

С шумом тогда Улисс ухищренный Калхаса пророка

Силой привлек пред народ, да откроет волю бессмертных.

Многие тут же, зная Улисса, мне предсказали

Умысел злой на меня и ждали в смятенье, что будет;

Десять дней прорицатель молчал и, таясь, отрекался

Жертву назвать и слово изречь, предающее смерти.

Но, наконец, приневолен докучным Улиссовым воплем,

Он произнес… то было мое несчастное имя!

Все одобрили выбор, и всяк, за себя трепетавший,

Рад был, что грозное всем одному обратилось в погибель.

День роковой наступал; меня уж готовили в жертву;

Были готовы и соль и священный пирог, и повязка

Мне уж чело украшала… но я (не сокрою) разрушил

Цепи, скрылся в болото и там, в тростнике притаившись

Ночью ждал, чтоб они, подняв паруса, удалились…

Нет теперь мне надежды отчизну древнюю видеть!

Вечно милых родных и отца желанного вечно

Я не увижу! Быть может, и то, что их же, невинных,

Мне в замену, за бегство мое, убийцы погубят…

О! всевышними, зрящими вечную правду богами.

О! правотой неизменною – если еще сохранилась

Где на земле правота – молю: яви сожаленье

Бедному мне и тронься на мой незаслуженный жребий!»

Мы, сострадая, скорбели над ним, проливающим слезы

Сам благодушный Приам повелел тяготящие узы

С пленника снять и ему с утешительной ласкою молвил:

«Кто бы ты ни был, забудь о своих неприязненных греках;

Наш ты теперь; ободрись и друзьям откровенно поведай:

Что знаменует громадный сей конь? На что он воздвигнут?

Кем? Приношение ль богу какому? Орудие ль брани!» —

Так Приам вопрошал. И, полный коварства пелазгов,

Пленник, поднявши к священному небу свободные руки:

«Вы, светила небесные, вы, надзвездные боги,

Вас призываю (воскликнул), вас, от которых бежал я,

Жертвенный нож, алтарь, роковая повязка! Отныне

Я навсегда разорвал ненавистные с греками узы;

Греки враги мне; свободно открою троянам их тайны:

Чуждый отчизне, я чужд навсегда и законам отчизны.

Ты же мне данный обет сохрани, сохраненная Троя,

Если тебе во спасенье великую истину молвлю.

Всех упований подпорой, надежной помощницей в битвах.

Грекам Паллада была искони; но с тех пор как преступный

Сын Тидеев и с ним Улисс, вымышлятель коварных

Козней, из храма Палладиум, стражей высокого замка

Смерти предав, унесли и рукой, от убийства кровавой,

Девственно-чистых богини одежд прикоснуться дерзнули —

Кончилась наша доверенность к ней, охладела надежда,

Сила упала, от нас отклонилась богиня; и зрелись

Явные знаки гнева Тритоны: лишь только во стане

Был утвержден похищенный идол, ожившие очи

Вдруг ослепительным блеском зажглись, по членам соленый

Проступил, и трикраты (о страшное чудо!) богиня,

Прянув, воздвигнула щит и копьем потрясла, угрожая.

Нам, устрашенным, Калхас немедля советует бегство.

Трое не пасть от аргивския силы, – прорек он, – иль снова

Греки должны вопросить оракул в Аргосе и морем

Взятый в отчизну Палладиум вновь привести к Илиону.

Знайте ж: теперь, переплывши в Аргос с благовеющим ветром,

Рать и сопутных богов они собирают, чтоб снова

Вслед за Калхасом войной на Пергам неожиданной грянуть.

В дар же богам за Палладиум, в честь оскорбленной Тритоны

Ими воздвигнут сей идол, чтоб их святотатство загладить;

Сам Калхас повелел, чтоб конь сей чудовищный создан

Был из крепких досок и высился ростом огромным

К небу, дабы не пройти во врата и не стать в Илионе

Грозной защитой народу по древним сказаниям предков.

Ведай же, Троя: когда оскорбите святыню Минервы,

Гибель великая – о! да обрушат ее на Калхаса

Праведны боги! – постигнет Приамов престол и фригиян;

Если же сами коня возведете во внутренность града,

Некогда Азия стены Пелопсовы сильной оступит

Ратью, и наших потомков постигнет мстящая гибель».

Боги! боги! притворным речам вероломца Синона

Жадно поверили мы… и те, кого ни Тидеев

Сын, ни Ахилл-фессалиец, ни десять лет непрерывной

Брани, ни тысяча их кораблей покорить не умели, —

Те единому слову, одной слезе покорились.

Тут явилось другое, неслыханно страшное чудо

Нашим очам и вселило в сердца неописанный трепет.

Лаокоон, Нептунов избранный жрец, всенародно

Тучного богу вола приносил пред храмом на жертву…

Вдруг, четой, от страны Тенедоса, по тихому морю

(Вспомнив о том, трепещу!) два змея, возлегши на воды,

Рядом плывут и медленно тянутся к нашему брегу:

Груди из волн поднялись; над водами кровавые гребни

Дыбом; глубокий, излучистый след за собой покидая,